Провокатор

— Эй, дядя, — сказала она, освежившаяся под душем, и, не выдержав такого наплевательского отношения к себе, пнула ножкой тушу под одеялом. Та бездействовала. Несколько смущаясь, мессалина приоткрыла край одеяла и увидела мучительный интимный оскал, тесный ряд золотых зерен, недорогой хрусталь зрачков.

Ночь была испорчена, и девушка засобиралась уходить. Она была честная девушка и поэтому не посмела ничего тронуть в чужом доме, лишь выудила из внутреннего кармана пиджака неудачника пухленький бумажник и, даже не заглянув в него, уместила в свою дамскую сумочку.

…Было поздно, однако швейцар, подлец, не спал; пришлось его, бдительного, отоварить кредиткой. Швейцар осклабился, дегенерат.

Вырождение нации.

Просьба о помиловании лица, совершившего умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах (при совершении убийства двух или более лиц содеянное следует квалифицировать по п. «з» статьи 102 УК РСФСР, если действия виновного охватывались единством умысла и совершены, как правило, одновременно), была отклонена.

— И что теперь делать? — спросил я своего друга.

— Не знаю, — отвечал Цава, — у него есть два шанса, две апелляции.

Мы сидели перед новогодней елкой — у нее был запах мороза, снега, солнца, праздника, оживления, крика, предзнаменования, надежды, сочельника, боя курантов, апельсинов, мандаринов, плодов манго; мы сидели под вот такой елочкой:

~*~

~~*~~~*~~

~~* ~~*~~*~~

*~~~*~~~~*~~~*

|||

и ждали О. Александрову.

— Ей сказать? — спросил Цава.

— Наверное, — отвечал я.

— Новый год испортим.

— Испортим, — согласился я.

— И все-таки у него есть шанс!

— Думаешь?

— Свежие ветры перемен.

— Иди ты! — не выдержал я.

— Куда, — спросили меня, но я не ответил — пришла жена.

— Родные! — сказала она. — В какой стране мы живем?

— А что такое? — спросили меня.

И она нам поведала смешную поучительную историю: утром О. Александрова побежала в парикмахерскую: Новый год, Новый год, Новый год!

И когда группа женщин покорно сидела под сушилками, неожиданно появилась другая группа, но мужчин.

— Вам не кажется, что вы ошиблись адресом, граждане? — спросил дамский мастер.

— Не кажется, — отвечали мужчины. — Всем оставаться на местах. И предъявить документы.

Понятно, когда женщина мечтает стать красивой, отправляясь для этого на предприятие бытового обслуживания, она как-то не задумывается о последствиях и, разумеется, не прихватывает с собой ксиву, удостоверяющую ее подозрительную личность.

— В чем дело? — загалдели фурии.

И человек в штатском с лицом удавленника задал им всего один интересующий его вопрос: почему они, труженицы, в разгар рабочего дня находятся здесь, а не на своих трудоустроенных государством местах?

— Новый год же!!! — запротестовали представительницы слабого пола дамы.

— Попрошу документы, — на это сказали им.

Начался скандал. Бестии невозможно орали, когда их стали выдергивать из-под сушилок. Их можно было понять. Равно как можно было понять мужчин, выполняющих приказ вышестоящего руководства, решившего таким убогим способом навести порядок и дисциплину в стране.

Мы с Вавой, сидя под елочкой, еще не знали, что началась потешная кампания по отлову несознательных элементов нашего, бредущего зигзагами, но вперед, общества. Ловили везде и всюду, где только можно было поймать: в банях и кинотеатрах, в магазинах и буфетах, на вокзалах и в ресторанах, в церквах и на рыбалке, на взморье и в лесу, под забором и на площади, в бассейне и под фонарем, у газетного стенда и в домовых кухнях и т. д., словом, везде и всюду, кроме рюмочных, — может быть, поэтому так нещадно давились трудовые резервы, утоляющие жажду после преследования в банях и кинотеатрах, в магазинах и буфетах, на вокзалах и в ресторанах, в церквах и на рыбалке, на взморье и в лесу, под забором и на площади, в бассейне и под фонарем, у газетного стенда и в домовых кухнях и т. д., словом, везде и всюду, кроме рюмочных. Такая вот начиналась новая, народом полностью и безоговорочно поддержанная, политика сыска и общего стукачества.

— А как же ты, милая, вырвалась из лап хунты? — задал бестактный вопрос сексот Цава.

— Показать? — спросила моя жена О. Александрова.

— Ну! — беспечно брякнул мой друг.

— Поднимись-ка, дружочек!

Вава, бедняга, выполнил просьбу дамы. И та мимолетным балетным движением нежной ножищи… по переднему краю…

Через секунду мой самобытный товарищ катался по полу и привередливо мычал.

— Мать, ты не совсем права, — вынужден был заметить я.

— Поднимись-ка и ты, дружочек, — предложила и мне.

— Прекрати калечить наследников! — заорал я.

— Что ж ты… Оксаночка… делаешь? — поддержал меня хрипящий приятель. — Мне же больно… И как бабы… без меня… рожать будут…

Поговорим о собратьях по перу. Их легион, легкоуправляемых борзописцев. Пишут-пишут-пишут-пишут-пишут. Бывало, встретишь такого писаку, спрашиваешь, мол, все бьешься над словом, кропотливый такой? Он отвечает:

— Рожаю.

— А что ж, брат, все недоносков-то? — спрашиваешь.

— Да так, — отвечает. — И чувствовать спешу, и жить.