Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

Незадолго до отъезда Малиновского Л.Б.Каменев получил от него письмо. Свои действия Малиновский бессвязно объяснял тем, что события последних дней убили в нем «всякую возможность быть в Думе». Он писал, что ненавидит «всю эту проклятую Думу», не верит «в ее работу и значение». «…Идти в Думу говорить речи я бессилен, а на большее — стояла резолюция [ЦК]: «В рамках сохранения депутатского полномочия». Непарламентские способы для товарищей невозможны, а для меня парламентские стали неприемлемыми. Что оставалось сделать — уйти и только уйти, что я и сделал. На большее я сегодня неспособен, зол и возбужден до болезни»[441].

В ответном письме — оно было вручено Малиновскому уже на вокзале — Каменев резко осудил его дезертирство, назвав бывшего депутата подлецом[442]. В тот же вечер члены ЦК РСДРП, находившиеся в Петербурге, вместе с членами большевистской фракции постановили исключить его из партии[443].

…Только в 1917 г. стало ясно, что уход Малиновского из Думы вовсе не был результатом его свободного выбора. На самом деле он выполнял волю товарища министра внутренних дел В.Ф.Джунковского, который связывал удаление Малиновского с другими преобразованиями, призванными несколько облагородить подчиненное ему ведомство, оживив тем самым фактически замороженную работу по реформированию политической полиции.

Приговор Малиновскому — не первый в его жизни, но и не последний — вынес сановник, бесспорно выделявшийся на тусклом фоне тогдашней «номенклатуры» — прежде всего своей безупречной моральной репутацией. Покидая в феврале 1913 г. Москву, он увез с собой множество прощальных адресов от разных слоев населения, организаций и учреждений; семь городов Московской губернии присвоили ему звание почетного гражданина, жители Можайска и Можайского уезда ходатайствовали, чтобы в Бородинском музее поместили на вечные времена его портрет. Имя его присвоили земским училищам в Рузском и Верейском уездах[444]. Газета московских промышленников-прогрессистов «Утро России» писала в связи с отъездом экс-губернатора, что «истинно порядочный человек в частной жизни В.Ф.Джунковский всецело перенес эту порядочность в область служебных отношений»[445]. Уже в советское время артисты московских театров, обращаясь к В.И.Ленину с просьбой освободить арестованного Джунковского, аттестовали его как «человека необыкновенной отзывчивости, высокой гуманности и исключительного благородства»[446]. Аналогичное высказывание находим в мемуарах С.Е.Трубецкого, которому пришлось после революции отбывать заключение в Таганской тюрьме вместе с Джунковским: «Владимир Федорович был человеком исключительных нравственных правил. Он неизменно прекрасно держался, и когда был у власти, и в большевистской тюрьме»[447].

Среди людей его круга и в общем тех же монархических убеждений оценка Джунковского была не столь единодушно положительной: щепетильность в обращении с казенными средствами воспринималась ими как некое чудачество, «скопидомство», а общение с либеральной интеллигенцией признавалось безусловно предосудительным. Тем не менее Джунковский долгое время пользовался расположением Николая II. Во время приездов из Москвы его обычно приглашали на чай или на обед в кругу царской семьи.

Перевод в Петербург был не только явным знаком царского благоволения. Видимо, предполагалось, что назначение товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов человека, для которого понятие чести не было пустым звуком, уравновесит назначение министром совсем непопулярного, но также угодившего царю Н.А.Маклакова. Сам Джунковский сознавал, что новая его должность «не в особом почете» и что ему предстоит действовать в атмосфере интриг и подвохов, — слишком лакомым куском был огромный, а главное бесконтрольный секретный фонд департамента полиции. Показательно было и то, что Джунковского отказалась принять на сей раз императрица — явно в связи с распространившимся ложным слухом, будто он выгнал и даже ударил приехавшего к нему с визитом Распутина (в действительности он никогда с ним не встречался, но неприязни к «старцу» пе скрывал).

Намереваясь осуществить все задуманное (включая неизбежные кадровые перестановки), Джунковский заручился важной поддержкой великого князя Николая Николаевича, командовавшего гвардией и Петербургским военным округом. Царь также заверил, что всецело одобряет его программу. Рассчитывал Джунковский и на поддержку большинства Государственной думы; в атом он не ошибся. Действия Джунковского, бесспорно, носили отпечаток его индивидуальности. Но в них просматривается и продуманная позиция относительно того, какими средствами следует добиваться дальнейшей стабилизации режима. Повышение престижа вверенного ему ведомства он считал частью общей задачи усиления правовых начал во внутренней политике.