Вследствие всего этого, кампания, которую развернули «ликвидаторы», воспринималась правдистскими лидерами как нечистоплотная попытка группы, утратившей былое влияние, поправить во что бы то ни стало свои дела. «Намеки ликвидаторов — гнуснейший Прием, — писала, выражая эту точку зрения, Н.К.Крупская. — Сами они не могут выдвинуть ни одного факта или даже чего-либо похожего на факт, а пускать слухи — ведь это так легко… Когда люди теряют почву под ногами, то хватаются за всякое средство»[506]. «Мы все, — вспоминал Н.И.Бухарин, — очень возмущались той кампанией, которая велась против нас в связи с делом Малиновского со стороны наших фракционных противников, говоривших исключительно намеками»[507].
Поляризация взглядов вокруг дела Малиновского не совпала полностью с делением на большевиков и меньшевиков. Мартова и Дана поддержали не все меньшевики. Считала уязвимой их позицию А.М.Коллонтай, тогда еще находившаяся в их рядах. Обращаясь к рабочему-меньшевику А.К.Каменеву, знавшему Малиновского по петербургскому союзу металлистов, она писала: «…Мы оказались с Вами единомышленниками по делу Малиновского. Если бы Вы знали, как меня мучает, тяготит это дело!.. Не могу я согласиться с позицией, занятой нашей газетой. Не верная, не правильная она!.. Нет у них, по-видимому, никаких «улик», а просто «слухи», подлые слухи, и они хотели «использовать» дело Малиновского с тем, чтобы поднять поход на большевиков. Но разве это допустимо?! Должна же быть простая честность, порядочность в таких делах!.. Когда я спорю, говорю — мне кидают в ответ, что это бабьи сантименты… Вообразите даже, что у наших были бы «подозрения». Разве о подозрениях против товарища — лидеры кричат?
Ведь это же вредит всему делу, нашему большому делу! Ведь это же даст в руки против нас оружие черносотенцам, врагам!»
Подозрения, полагала Коллонтай, следовало разобрать «в собственном закрытом заседании», и только если будут обнаружены неопровержимые факты, обращаться к товарищам, «и то не публично сначала». Из письма видно, что она хотела выступить с протестом против кампании «Нашей рабочей газеты», но ее удержали ссылкой на вред, который это причинит всем меньшевикам. «…Неужели они правы? — спрашивала она. — Неужели ради интересов группы нельзя высказываться по совести?»[508].
«Возмутительными» и «отвратительными» назвал статьи «Нашей рабочей газеты» Г. В. Плеханов[509]. Пытался взывать к сдержанности Н.С. Чхеидзе[510], чем навлек на себя гнев некоторых работников редакции. Секретарь ее Я.Герке именовал меньшевистскую думскую фракцию «сплошными гнуснецами» — за то, в частности, что у ее членов «хватило бесстыдства уклониться от дела Романа, отказаться от поддержки газеты против ленинцев…»[511]. Различия между позициями газеты и фракции действительно были, но Герке их сильно преувеличил. 18 мая меньшевики в Думе образовали комиссию для выяснения причин ухода Малиновского, 2 июня они поручили Чхеидзе запросить Родзянко и Геловани относительно имевшихся у них сведений. В воззвании фракции к рабочим, однако, утверждалось — в полном согласии с ликвидаторской газетой, что крах Малиновского «есть вместе с тем крах и банкротство правдистского, раскольнического движения»[512]. -
Игнорируя все эти нюансы, Ленин расценил выступления Плеханова, Чхеидзе, подобные же выступления лидеров Августовского блока Троцкого и Шера как попытку прикрыть ненавистное ему «ликвидаторство». В вину Шеру вменялось то, что он, как и Троцкий, распространял слухи, но не обращался ни в какую руководящую партийную инстанцию. Таким образом, не признавалось возможным, что пассивность в этом отношении Шера, Троцкого, московских рабочих-меньшевиков вызывалась той же причиной, что недоверие к слухам со стороны большевиков, — «презумпцией невиновности» Малиновского. Действия их Ленин объявил не менее злостными, чем действия Мартова и Дана[513].