Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

Лидеры «ликвидаторов» предлагали свой рецепт — разрыв с подпольем. Но заманчивая идея открытой рабочей партии при третьеиюньском политическом режиме не выдерживала столкновения с действительностью. Политика царизма в отношении легальных рабочих организаций оставалась преимущественно репрессивной, провокаторы проникали и в эти организации. Чтобы осуществить свои начинания, сторонники легализма сами вынуждены были действовать нелегально. Пример с несостоявшимся меньшевистским съездом профсоюзных работников в 1911 г. в этом смысле показателен.

В 1914 г. находившаяся в ссылке большевичка М. И. Бурко спрашивала петербургских товарищей, насколько изменилась практическая работа «ликвидаторов»: «… Я, конечно, говорю не о сущности их проповеди, а о форме, ведь они от кружковщины открещиваются, так меня интересует, как они устраиваются…»[188] Мы не знаем, какой ответ получила Бурко, но по существу именно на ее вопрос отвечал ликвидатор Я.Герке, когда раздраженно сообщал своему единомышленнику К.А.Гвоздеву, что для петербургских «ликвидаторов» характерен «атавизм подпольных настроений». «… Борьба за открытое движение ушла из поля зрения наших. На первый план выступило подполье со всеми его конспирациями и навыками и… провокатурой, косящей налево и направо… Открытая работа — ее фактически сейчас совсем нет»[189].

У большевиков не оказалось чудодейственного противоядия от провокации. Не было у них и своей «контрразведки»; наивное мнение, будто они сумели проникнуть «в высшие звенья государственного аппарата или в близкие к правительственным инстанциям круги»[190], ни на чем не основано. Выход они видели в том, что с неизбежным новым революционным подъемом большевики восстановят дееспособность партии, а значит и ее способность защититься от провокации.

Глава 3. ВОЗВЫШЕНИЕ

Интеллигенция ушла прочь (туда этой б… и дорога), рабочие сами стали на ноги против ликвидаторов.

В. И. Ленин

В зимнюю Прагу социал-демократы России съезжались долго, по одному, по два, чтобы не привлечь к себе внимания. Держались по привычке осторожно, не догадываясь, что жители Праги без большого труда узнают русских по характерному признаку — галошам. Не вполне понимали они и зачем их призвали за границу, какая им предназначается роль.

С 1911 г. Ленин добивался полного разрыва с меньшевиками и превращения большевистской фракции в составе РСДРП в самостоятельную и однородную партию. С этой целью в январе 1912 г. в Праге была созвана вместо предполагавшейся общепартийной конференции конференция фракционная. Современники называли ее ленинской: почти все делегаты не представляли никаких иных оттенков мнений в РСДРП и даже в большевизме. Отказались приехать депутаты III Государственной думы — и большевики и меньшевики. Отсутствовали представители входивших в РСДРП национальных партий. У Ленина не нашлось здесь серьезных оппонентов. Иметь их и не входило в его расчеты, так как возможность компромиссов отвергалась заранее. Виднейшие большевики — «примиренцы» (Гольденберг, Дубровинский, Ногин, Рыков) были к этому времени арестованы. Когда семь делегатов почувствовали уже по приезде в Прагу ущербность состава конференции и снова направили приглашения в десять адресов, Ленин осудил их инициативу и пригрозил покинуть конференцию, чем и заставил их смириться[191].

Делегатов встречали сначала на промежуточной явке — в Лейпциге или в Париже. Некоторых делегатов полиция перехватила еще до того, как они достигли границы. Среди прибывших на конференцию были только два меньшевика-партийца — между тем они преобладали в ряде городов, ни одного впередовца, о которых и на конференции говорили, что они ведут «антиликвидаторскую» работу. Но Ленин убедил делегатов в том, что и это весьма малопредставительное собрание может вывести, наконец, партию из тупика. «Заурядное совещание сравнительно молодых большевистских практиков» (по определению Г.Е.Зиновьева[192]) было объявлено всероссийской и общепартийной конференцией, а ее резолюции — обязательными для всех социал-демократов.

Обосновывая после конференции необходимость раскола, Ленин заявил, что фактически уже существуют две партии. Этот тезис вызвал бурю негодования, причем не только среди так называемых ликвидаторов. Противники конференции сравнивали политику Ленина с цезаризмом (Д.З.Мануильский), называли его новым злейшим врагом партии (X.Рапопорт), обвиняли в экспроприации имени партии (М.Либер) и т. д. Как сообщал из Парижа агент охранки Бряндинский, Ленин, слушая их выступления, хохотал[193]. Критика, которую он, конечно, предвидел, казалась ему несопоставимой с выгодами от конференции. Ведь конференция потребовала от членов партии разъяснять, что без нового подъема революционного движения невозможно никакое улучшение положения рабочих, и, следовательно, всякий, кто хочет такого улучшения, должен бороться за новую революцию.