Провокация

Я находился вплотную к этому обману зрения. Я чувствовал, слышал, ощущал его дыхание, но и это тоже морок! Пришелец-чистоплюй спрятался в сверхнадежном, с перебором надежности, скафандре, полностью герметичном. Чистоплюй явно боялся дышать нашим воздухом, а псевдоберсерк вдыхал его и выдыхал... Нет, не так — псевдоберсерк имитировал... Опять не так! Меня каким-то образом заставили поверить, что он дышит. Дышит без горла!.. Зачем?.. А так страшнее! Ужасный абсурд, сюрреализм во плоти! Поневоле свихнешься... Псевдоберсерк — это какой-то робот со способностями, типа парапсихологических. Хрупкий такой робот, который только и умеет, что рвать траву, собирать, не иначе, образцы флоры, и копаться в мозгах случайных свидетелей да создавать персонифицированные отпугивающие иллюзии... Или робот с пси-способностями вовсе не хрупкий, а просто СЛУЧИЛОСЬ так удачно, что я его малость попортил, попав камнем в уязвимое сочленение. Спасибо Тебе, Сестра Спасительница, за эту СЛУЧАЙНОСТЬ! То был промысел Твой! Благословение моей миссии! Спасибо за то, что ниспослала испытание веры моей, которое укрепило мой дух.

Полностью разобравшись в ситуации и почувствовав себя под защитой строгих рамок привычной картины бытия, я остановился, дабы еще раз хорошенько обдумать свои ближайшие планы. Стоит ли возвращаться к островку камней в редколесье? Ради чего возвращаться стоит?

В прояснившейся голове созрел с быстротою необычайной дерзкий план, некоторым образом дублирующий итоговые цели и задачи всей моей миссии. И то, что созревший сам собою план ПОЧТИ неосуществим, меня, как человека верующего, ПОЧТИ не смущало. И я решился. И продолжил путь вспять. Обходной путь, разумеется.

Смеркалось. Я шел, досадуя, что надлежащая осторожность не позволяет поспорить в скорости с наступлением сумерек, которые торопливо сгущались, подталкивая хмурый день 3 июля к бездонной пропасти Вечности. Час, плюс-минус минуты, от заката солнца до выхода первой из наших двух лун — самое враждебное по отношению к лесным путешественникам время суток, и каждая последующая минута враждебного часа меня притормаживала, тушуя мглой очертания окрест.

Кисти-минуты смазали контуры стволов, размыли листву, ноги тонут в траве, словно в трясине. Передвигаюсь, как водолаз в мутном омуте. Рука машинально потянулась к ремню, где... Вот незадача! Вот черт побери! Вот ведь привычка — пенять на чертей, которых не может быть точно так же, как живых мертвецов. Черти тут ни при чем, я сам виноват. Пищалку-то, ту, что отпугивает ультразвуком зверье, мои руки сами выбросили, когда превращали ремень в пращу. Нету пищалки-то!..

Усиливаю бдительность. Не только всматриваюсь и вслушиваюсь в сумрак, но еще и принюхиваюсь к нему. Двигаюсь с минимальной скоростью. Вышагиваю «от бедра», вынося согнутую ногу по дуге наружу, ощупав пяткой траву, прежде чем перевалиться на носок, сделать шаг.

Как назло, ветерок разыгрался, зашуршал листвой, взбаламутил травы, смешал воедино и без того еле различимые черно-белые оттенки сумрака. Вихревые воздушные ручейки пронесли мимо ноздрей мешанину запахов. В букете лесных ароматов возник мускусный оттенок. Мускусом пахнет затаившаяся или где-то рядом, или где-то далеко волосатая змея.

Строго говоря, где-то поджидает в засаде мясную добычу вовсе не змея с волосами. На самом деле, мускусом слабо пахнет от безногого млекопитающего. В языках, которые нами, аборигенами, позабыты, наверное, существовало персональное название для этого зверя. Теперь же зверюга переименована в «змею», по аналогии с ползучими гадами, обитающими на родной планете захватчиков. Теперь их языки стали нашими. Меня, кстати, радует, что я думаю и общаюсь на родном Сестре языке.

Останавливаюсь. Ибо самое разумное — дождаться восхода лун. Хотя бы первой из двух. Волосатые змеи вырастают в длину до восьми метров, жиреют до тонны. Они всеядны и малоподвижны. Сейчас главное, не оказаться вплотную к алчущей разнообразить свой рацион зверюге. При свете солнца и в сиянии лун не заметить волосатый желудок трудно, уйти от него легче легкого, а сейчас, в призрачном сумраке, можно и угодить под медлительный, но мощный удар волосатым хвостом.

Мускусом пахнут не только мегазмеи, но и вкусные земляные грибы. Однако, меня, царя здешней природы, фиг обманешь соблазнительной идентичностью. Грибы пахнут менее резко, и повадки змей в сумраке мне известны. Представляю, как жирная колбаса втиснулась в подходящую ложбинку и лежит в ней, точно в окопе. Сумрак слил воедино травы и волосатость, спутал, не отличишь, час сумрака — час змеи. — Глотая слюни, она поджидает добычу, а я жду восхода ночных светил. Хотя бы первого.