Провокация (Солдаты удачи - 15)

- Тем более. Юрген Янсен - самый лучший мой ученик. Все, что он умеет, вложил в него я. И он нанимает вас. Почему? На вашем месте, юноша, я бы об этом серьезно подумал.

- Обязательно подумаю, - пообещал я.

Это был хороший совет. Мы уже пытались это понять. Для раздумий были серьезные поводы.

Первый - наш гонорар. Сто тысяч баксов. За работу, которая стоила не больше двадцатника. Артист назвал эту цифру от балды - чтобы закончить разговор с Янсеном ма этой высокой и даже в некотором роде торжественной ноте. Ан нет, Янсен согласился без малейших раздумий.

Был и второй серьезный повод для размышлений. Три пистолета Макарова, врученные нам Юргеном Янсеном вместе с разрешениями на хранение и ношение огнестрельного оружия. Разрешения были вроде бы по всей форме, с печатями и подписями эстонских начальственных лиц. Сами стволы производили впечатление новых. Но это мало что значило Стволы вполне могли быть грязными, а разрешения липовыми. У меня был однажды случай, когда мне всучили грязный ствол с разрешением, которое было совсем как настоящее, а оказалось профессионально выполненной фальшивкой. И только по счастливой случайности мне удалось вовремя избавиться от этого ствола, из которого, как выяснилось, был убит ни в чем не повинный историк из российского прибалтийского города К.

И был еще один повод. Его дал Томас, когда заверил Муху, что у него и в мыслях не было опасаться покушения со стороны русских экстремистов. Отсюда можно было сделать только один вывод: Янсену нужно было приклепать к Томасу нас. Именно нас. Зачем?

Напрашивалось только одно объяснение. Янсена действительно беспокоила безопасность Томаса Ребане. Вернее, сохранность этой карты в его игре. И он, вероятно, решил, что охрана из граждан России будет надежной страховкой. Если с внуком национального героя Эстонии что-то случится, куда поведет след? В Москву. И доказывать ничего не нужно. Общественность воспримет это без доказательств.

Но даже если это объяснение было правильным, вряд ли оно было полным. "Янсен - самый лучший мой ученик". В устах Мюйра это звучало очень многозначительно.

Аллея вывела к озеру. У берега копошились черные морские утки, на середине на легкой ряби покачивались чайки.

- Присядем, - кивнул Мюйр, останавливаясь возле скамьи, развернутой на озеро. - Я люблю этот парк. Но прихожу сюда очень редко. Он возвращает меня в прошлое. Так получилось, что с ним связаны самые главные события моей жизни. Их, собственно, было два, - продолжал он, усаживаясь и жестом предлагая мне занять место рядом, - Здесь я впервые увидел девушку, которая выжгла мою душу. Да, выжгла. Как выжигает землю напалм. Так, что после этого на ней уже ничего не может расти. Это было шестьдесят лет назад. Шестьдесят, юноша. Ровно шестьдесят. Мне было девятнадцать лет, ей двадцать. Я с самого начала знал, что ее потеряю. Рядом с ней я чувствовал себя беспородным дворовым кобельком. А она была сукой королевских кровей. Царственной, как молодая пантера. И я ее потерял. Это случилось здесь, в этом парке. Мы гуляли, держась за руки. Как дети. В сущности, мы и были детьми. Навстречу нам шел высокий молодой офицер. Затянутый в портупею, со стеком в руке. Он тоже гулял. Я его знал. Я служил клерком в канцелярии мэрии, он приходил туда регистрировать свои сделки с недвижимостью. Он остановился и что-то сказал мне. Я ответил. Не помню что. Это было неважно. Важно было другое. Они посмотрели друг на друга. И вместе ушли. А я остался сидеть на этой скамье. Это и было второе главное событие в моей жизни. Не то, что я ее потерял, нет. А то, что в мою жизнь врезался Альфонс Ребане.

Мюйр умолк. Он сидел на скамейке - прямо, положив руки на зонт, как на рукоять трости, из-под надвинутой на лоб шляпы смотрел на озеро, где плескались чайки и сновали у берега утки.

- Это был черный день, - снова заговорил он. - Не только для меня. Для него тоже. Пожалуй, для него он был гораздо черней. Для него это была катастрофа.

- Почему? - спросил я.

- Не понимаете? Это было лето сорокового года. Через год Таллин взяли немцы. А она была еврейкой.

По верхушкам деревьев прошел порыв ветра, зашелестели дубы. Чайки шумно взлетели и закружили над озером, оглашая парк резкими криками. С залива натянуло облаков, посвежело и даже запахло дождем.

- Так вот, Альфонс Ребане, - продолжал Мюйр. - Увольняется из армии и устраивается строительным рабочим в порту. Ведет чрезвычайно замкнутый образ жизни. Почему? Это понятно. Если бы его выявили органы НКВД, его отправили бы в Сибирь. Или даже расстреляли. У вас должно появиться как минимум два вопроса. Появились?