Провокация (Солдаты удачи - 15)

Есть люди, которые при виде денег теряют голову почти в буквальном смысле слова. Цепенеют. Утрачивают всякую способность контролировать себя. Знакомый банкир рассказывал мне, что есть даже специальный тест, которым проверяют кассиров перед тем, как взять на работу. Как бы случайно заводят человека в хранилище и наблюдают за его реакцией. И если у него самопроизвольно расширяются глаза и его кидает в жар и в холод, работа с наличными деньгами ему противопоказана. Понятно, что такую реакцию может вызвать только вид больших денег. Или очень больших. Потому что вид маленьких денег, особенно в собственном бумажнике, не может вызвать ничего, кроме изжоги и желания совершить какое-нибудь социальное преобразование.

Пятьдесят тысяч долларов были для Томаса очень большими деньгами. Но он не выказал никакого противоестественного возбуждения. В присутствии охранников вскрыл одну из пяти пачек в банковских бандеролях, внимательно осмотрел новенькие стодолларовые купюры, прощупал, глянул на свет, потом изучил бандероли на остальных четырех пачках, пролистнул их с угла и только после этого отпустил охранников. Но по-прежнему остался деловитым и сосредоточенным. Даже стопаря не врезал, что было бы вполне естественно. Он сдвинул пачки банкнот на край стола и занялся плотной коричневой бумагой, в которую были завернуты бабки.

Лист был большой, во весь стол. Томас сложил его пополам, аккуратно разорвал по сгибу и в одну половину завернул пачки, уложив их не стопкой, а в ряд. Получился длинный узкий пакет. Чем-то он Томасу не понравился. Он сложил пачки попарно одна на одну, а пятую рядом. Теперь пакет стал толще, но короче. Он выглядел так, будто в нем среднего формата книга. Это устроило Томаса. Вторую половину листа он сложил в размер книги и все это засунул в черный полиэтиленовый пакет, который принес из спальни.

Мы с Мухой с интересом наблюдали за его манипуляциями, но вопросов не задавали, потому что спрашивать человека, что он собирается делать со своими деньгами, так же неприлично, как вторгаться в его интимную жизнь. Покончив с пакетами, Томас засел за телефон и минут двадцать названивал по разным номерам. Говорил он по-эстонски. Это мне не понравилось, но просить его перейти на русский язык означало обнаружить наш пристальный интерес к его делам и тем самым разрушить образ крутой и профессионально туповатой охраны, который мы старались создать. Я рассудил, что о содержании разговоров мы узнаем постфактум, и оказался прав.

- Сейчас поедем к господину Мюйру, - сообщил Томас. - Он ждет. Но сначала заедем в два места.

Памятуя, что гостиная прослушивалась как минимум пятью "жучками", обнаруженными Мухой с помощью сканера, переданного нам Доком в сумке "Puma" вместе с мобильными телефонами и другой техникой, Муха в не слишком парламентских выражениях высказал сомнения в целесообразности переться куда-то на ночь глядя.

- Во-первых, до ночи еще далеко, - возразил Томас. - Во-вторых, вы меня охраняете или вы меня сторожите? Разве я под домашним арестом?

- Нет, - вынужден был признать Муха.

- Тогда поехали. Можете, конечно, остаться, съезжу один. Спускайтесь в ресторан, закажите ужин, потанцуйте с девушками. Часа через полтора я к вам присоединюсь.

Муха выразил бурное согласие и даже брякнул:

- Девушки - это моя страсть!

Но я заявил, что профессиональная добросовестность не позволяет нам принять это великодушное предложение Томаса. А Мухе объяснил по-нашенски, по-охранниковски:

- Куда он, на..., поедет один с такого бодуна и с такими бабками!

Разыграв для невидимых слушателей эту небольшую радиопьесу, психологическую убедительность которой должна была придать, как мы надеялись, приправа из незатейливого матерка, мы покинули номер.

Ситуация в целом была понятной. Еще до появления охранников Краба Муха вывел меня в черную ванную и под журчанье струй рассказал о разговоре Томаса с президентом компании "Foodline-Balt" господином Анвельтом.

Было ясно, что после этого разговора Краб встретился с Янсеном и тот посоветовал ему согласиться на требование Томаса, которое самому Крабу казалось неслыханным беспределом и грабежом среди бела дня.

Или убедил.

Или приказал.

В любом случае просматривалась заинтересованность Янсена в том, чтобы Томас получил купчие навязанного ему национал-патриотами деда, странно-зловещая фигура которого неотступно преследовала нас в Эстонии, как тень отца Гамлета.

Желание Томаса наложить лапу на наследство деда-эсэсовца тоже было по-человечески понятным. Хотя, на мой взгляд, глупым и даже опасным. Было совершенно ясно, что его и близко не подпустят к этим миллионам. Лапу на них, скорее всего, наложат сами национал-патриоты. Но хозяин - барин.

Гораздо больше меня заинтересовало упоминание Мухи о том, что Рита Лоо унесла с собой ксерокопию завещания Альфонса Ребане и была очень озабочена, когда не сразу ее нашла. Это проясняло намеки Мюйра о неслучайности ее появления возле Томаса. Правда, что она намерена сделать с этой ксерокопией, было совершенно неясно.