Провокация (Солдаты удачи - 15)

Этими соображениями Томас не стал делиться со следователем. Очень сомневался он, что этот хмурый следак районной прокуратуры сможет оценить особенности его тонкой и в чем-то даже поэтической натуры. Но другое Томас знал твердо: он оценит его полную готовность сотрудничать со следствием. И он был откровенным: ни от чего не отпирался, все рассказал, все подтвердил и подписал. Рассказал даже еще о паре мелких "кидков", понимая, что они не документированы и не могут ему повредить, но благожелательности со стороны следователя могут прибавить.

Так и вышло. Сказать, что следователь исполнился к Томасу симпатией, было бы преувеличением, но и вражды к подследственному он не испытывал. Это уже само по себе было немало. По характеру допросов Томас понял, что 88-ю шить ему, похоже, не будут. А в данном случае это и была высшая милость Божья.

Через три недели, которые Томас провел в знаменитом питерском СИЗО Кресты, дело было готово к передаче в суд. По мнению сокамерников Томаса, многие из которых парились в ожидании суда едва ли не годами, срок следствия был неправдоподобно коротким. Но Томас понимал, чем вызвана эта оперативность. Финские туристы были источником валюты. Любое криминальное происшествие с ними, попадая в хельсинкские газеты, грозило вызвать сокращение числа "четвероногих друзей", как ласково именовали финнов гостеприимные ленинградцы. А происшествий хватало, "четвероногие друзья" словно бы сами напрашивались на то, чтобы быть ограбленными или облапошенными. От питерской милиции требовали усилить борьбу с этими негативными явлениями. И дело Томаса Ребане давало ментам хорошую возможность продемонстрировать обкомовскому начальству и, главное, дружественной Финляндии, что эта борьба ведется, и ведется, как видите, господа, весьма эффективно. Потому и следствие было проведено со скоростью курьерского поезда.

И хотя в обвинительном заключении стояла статья 147-2, Томас все же надеялся, что отделается по минимуму, тем более что следователь специально отметил чистосердечность признаний обвиняемого. Что, по мнению Томаса, характеризовало его как порядочного человека.

Теперь важно было произвести срошее впечатление на судью. Было бы огромной удачей, если бы судьей оказалась женщина средних лет. Впрочем, молодых женщин среди судей практически не бывает. А на женщин среднего возраста, особенно одиноких, Томас действовал неотразимо. Не потому, что он был красавцем. Нет, красавцем он не был. При росте сто восемьдесят сантиметров, с припухшими по-детски чертами лица, с взлохмаченными светлыми волосами и унылыми голубыми глазами, которые при желании можно было назвать грустными, Томас производил впечатление старательного и недокормленного студента, который из сил выбивается, чтобы получить образование. Но необходимость помогать больной матери, вырастившей его без отца-негодяя, который исчез сразу после его рождения и ни разу не дал о себе знать, плата за лекарства, плата соседке, чтобы присмотрела за матерью, пока он сидит на лекциях... Да что говорить!

Студентом Тартуского университета Томас действительно был. Целых полгода. За это время он успел прочитать Гесиода и мог без запинки перечислить имена всех девяти древнегреческих муз - от музы лирической поэзии Евтерпы до музы астрономии Урании. Из них ему особенно нравились муза комедии Талия и муза любовной поэзии Эрато. К Полигимнии, музе гимнов, он относился совершенно равнодушно, как и ко всем гимнам вообще, к Терпсихоре был снисходительно-благожелательным. А вот музу истории Клио почему-то не любил. Не нравилась она . ему, казалась злой и непостоянной. Как деканша истфака, еще молодая, но уже стерва. Сегодня у нее одно, завтра другое, а послезавтра и вообще третье: русские, оказывается, уже не братья освободители, а чуть ли не оккупанты. И все это не напрямую, а хитроумно, в подтексте. Томасу было по барабану, кем будут считаться русские в официальной историографии Эстонии. Но нужна же хоть какая-то определенность. Что это за наука, в которой сегодня дважды два четыре, а завтра четыре и две десятых, да еще и со знаком минус. И что это за муза, которая покровительствует такой науке.

Нет, не нравилась ему Клио. А поскольку числился он по Историческому факультету, первый семестр стал для него и последним: он не сдал ни одного зачета, и к экзаменам его даже не допустили, так как, по справке деканата, из шестисот сорока учебных часов студент Томас Ребане прогулял триста двадцать, ровно половину, чего ни разу не случалось со дня основания университета в 1632 году. Но студенческий билет Томас сохранил и регулярно продлевал его за мелкие подарки секретарше проректора. Для серьезной милицейской проверки он не годился, но в мелочах помогал отмазываться, в том числе и от матери.