Проворонили воронье

– Да вы и так всё знаете про лошадь, я, вам десятки, раз рассказывала, мне досталась шея и рёбра. Значит моя вина, что упустила такую подробность, у меня муж спросил, а я не знала что ответить, да и дети в будущем могут спросить о той войне, а я и пересказать то не умею, а главное что лично вас знала пережившую блокаду, на той войне. Да о той войне написано десятки тысяч книг, однако ни в одной из прочитанных мною книг о войне, я не нашла тех людей с которыми лично встречалась, не в смысле имён, фамилий а именно состояния или точнее атмосферы царящей в то время. Может быть, я не те книги читала или о нас ещё скажут в будущем, кто сможет рассказать о той тишине, о том отчаянии, которое меня не покидало вначале войны. Мне на начало войны сорок первого года исполнилось четырнадцать лет, я была уверена, что всё знаю и всех людей понимаю с одного взгляда. А теперь прожив столько лет, отлично понимаешь Сократа, который сказал честно: «Я знаю, что я ничего не знаю». И жизнь со временем, а на войне понимание жизни приходит за пару дней, а во время мирного времени и вовсе не приходит понимание жизни в истинном её значении. И кем мне стать по профессии подсказала война, и это стало моей ошибкой на всю жизни, так что Вера Ивановна мой вам совет не идите на поводу у своих эмоций. И с высоты прожитых лет много видишь и много молчишь, и со временем горизонт жизни сводится до квадратных метров в квартире. И находишь радости под рукою, а знания тонут среди всеобщего потока действительности, где твоё личное мнение растворяется в пожеланиях, будь здоров, и прячешься от человеческой глупости, которой пронизана вся наша жизнь, и только воспоминания упущенных возможностей мучают, в одиночестве. Вера Ивановна не упускайте возможности, даже если они приведут вас к ошибкам, пусть так, зато вы не шли на поводу у действительности. А лошадь мы не упустили только потому, что уже знали, что такое голод и какие последствия от голода. Для меня лично война началась тогда, когда немцы начали бомбить город, и как дурочка радовалась, что не надо будет ходить в школу. По сей день не могу простить себе эту глупую радость, и когда начинаю чему-нибудь радоваться, начинаю сразу же искать какой-нибудь подвох. С первого декабря одна тысяча сорок первого года пошла, работать на завод, хлеб стали давать по карточкам, мама до войны на заводе работала инженером, и сама встала за токарный станок вместе со мною. Сосед наш по коммунальной квартире Павел Семёнович Семченко работал токарем и когда меня обучил азам работы, он добровольно отправился на фронт. Мы с ним переписывались постоянно, а когда он уже был в Югославии, оттуда пришло последнее письмо и всё, больше о нём не было ни слуху, ни духу, что с ним произошло, по сей день не знаю. После войны и то через десяток лет, я стала расспрашивать подробно у мамы имена и фамилии всех тех, кто жил в нашем подъезде и сколько кому было лет на то время. Молодости присуща слепота к людям особенно к тем, кто старше их на десятилетия. Душой понимаешь человека, а умом не постигаешь суть человека. Нашей семье легче было переносить блокаду, отец и брат служили на флоте. Мама каждый месяц ездила в Кронштадт и получала за них паёк, там дала подписку о не разглашении тайны, она даже мне не говорила о дополнительном пайке, боялась за меня, что я молодая и проболтаюсь подружкам, а подруги расскажут другим и понеслось по цепочки. А приезжая из Кронштадта, говорила мне, что это подарок от папы и брата. Зимой не было отопления, и от завода были в квартирах поставлены «буржуйки», такая толстая труба, идущая от нижнего этажа квартиры, и в высоту выходила труба на крышу дома, пронизывая все квартиры насквозь. Дров требовала уйму, а почему называли «буржуйка» не знаю, возможно, потому что от буржуев толку нет. Сгорает много дров, и получается, что греешь больше улицу. Спасибо Павлу Семёновичу, соорудил железную печь, мы, когда садились вокруг печки всегда его вспоминали с благодарностью. Мы и сейчас греем весь мир, а самим чего-то не хватает, а чего не хватает не пойму. С одной стороны у нас всё есть живи да радуйся, и сыты, и обуты, но как всё неказисто. Смотрите Вера Ивановна, на вас красуется японское платье, австрийские туфли и предполагаю, возможно, что и нижнее бельё немецкого производства, за которое на той недели буквально была битва, Сергей рассказывал, что ему пришлось разнимать прилично одетых женщин, очередь не поделили. Вера Ивановна полностью согласилась с нею и добавила: «а что делать, если они там за бугром умеют делать наилучшим образом и красиво и изящно». Помните, я вам показывала, фотографии мамы, сделанные во время войны, и снимок сделан в Кронштадте, фуфайка, перчатки кружевные и шляпа, да ещё и с пером, а на ногах хромовые сапоги отца. Тогда понятно война была и такое «ассорти» никого не коробило. А сегодня, какая война? Что вы, извините меня Вера Ивановна, одевайтесь как вороны. У меня о тех днях сохранилась даже печка, она у меня тумбой прикрыта, а вдруг вновь война? Как там, в трудах Ленина сказано, создадут такое оружие, что методы видения прошлых войн исчезнут, и тогда на смену им наступят другие войны, и война будет называться «экономическая война».