Проза (1966–1979)

…Я превзошла солдатский курс наук —
Спать на снегу, окопчик рыть мгновенно,
Ценить всего превыше слово «друг»
И слову «враг», понятно, знала цену.
Изведала санбатов маету…
Одно не знала — никому не надо
Теперь мое уменье на лету,
По звуку различать калибр снаряда,
Ужом на минном поле проползать,
А если нужно — в рост идти под пули…
В хвосте за хлебом у меня опять,
(В который раз!) все карточки стянули.
Меня соседки ели поедом:
«Раззява, растеряха, неумеха!»
Меня в свой черный список управдом
Занес, как неплательщицу, со вздохом…

Эти тягостные годы были самым страшным испытанием на моем литературном пути. Я замолчала и могла бы «онеметь» навсегда. У женщины, попавшей в такой переплет, порой рвется в душе то, что называется поэтической струной. Я знаю такие судьбы.

Не уверена, смогла бы и я выстоять, если бы не одно событие. Я говорю о Первом Всесоюзном совещании молодых писателей в марте 1947 года.

Об этом совещании, практически ставшем форумом фронтовиков, много написано. Оно познакомило нас друг с другом, дало возможность осознать себя ПОКОЛЕНИЕМ.

С великими сложностями договорилась я с одной женщиной, чтобы она присматривала за дочкой, и после долгого плена пеленок, болезней, безденежья вдруг оказалась в царстве молодости и поэзии. Это действительно был настоящий праздник души. Я даже растерялась немного — например, на предложение одного известного поэта: «Давайте снимемся для „Комсомолки“ — ответила потрясшим его вопросом: „А вы фотограф?“»

Но совещание было для меня не только праздником. Оно дало мне возможность выжить, выжить в прямом смысле этого слова, поскольку рекомендовало меня в Союз писателей, а мои стихи — в издательство «Советский писатель».

Рукопись, которую нужно было отдать в приемную комиссию, я переписала от руки. Удивляюсь теперь, что стихи приняли в таком виде, даже не перепечатанными на машинке…

Звание члена СП давало мне право на получение льготных продовольственных карточек, на повышенную норму хлеба — именно это я имела в виду, когда писала, что совещание молодых писателей помогло мне выжить.

Так было официально утверждено мое схождение «с тех вершин» в поэзию…

Я еще не знала, что тосковать мне по ним всю жизнь, как всю жизнь тоскуют по горам альпинисты.

Могла ли знать в бреду окопных буден,
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?..

1979

АЛИСКА (Повесть)

ПРИРУЧИ МЕНЯ!

Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня.

Экзюпери

Однажды моя дочь-восьмиклассница рассказала мне о собаке, которая якобы «пытается сама себя продать».

С этим странным созданием Аленка встретилась на так называемом Птичьем рынке, куда бегала каждое воскресенье. Там продавали всякую живность: птиц, рыб, морских свинок, собак.

По взволнованному рассказу дочери я представила себе картину этой своеобразной купли-продажи.

…Псы сидели рядом с хозяевами возле высокого каменного забора. Взвинченные необычной обстановкой и предчувствием какого-то предательства, они нервно облаивали каждого проходящего. Да еще хозяева не заметно горячили их, как, по рассказам, цыгане когда-то горячили лошадей. Ведь чем злее собака, тем больше ей цена — будет хорошим сторожем.

Лишь одна немыслимо худая, мосластая, неухоженная овчарка сидела возле забора без хозяина. Она с завистью смотрела вслед каждому своему собрату, уходящему с новым владельцем, и тоскливые ее глаза, и нерешительно виляющий хвост, и вся ее напряженная поза говорили — нет, кричали: «Возьмите и меня, пожалуйста! Прошу вас!»

Но рынок не могло заинтересовать что-либо, не имеющее денежной стоимости. Собака, сама себя продающая или, вернее, отдающая, — это что-то непонятное и даже подозрительное. Не важно, что она вроде бы овчарка… Знаем мы таких овчарок!..

Три воскресенья приходила Аленка на рынок и каждый раз видела бедолагу на том же самом месте, у каменного забора. Лишь глаза ее становились все безнадежнее, а мослы выпирали все сильнее…

Конечно, услышав этот рассказ, мы всей семьей тут же постановили, что усыновим псину, независимо от ее, так сказать «национальности» — будь она хоть чистокровной дворнягой.

И вот мы пробираемся сквозь толпу людей и животных. Гомон, лай, щебет. Глаза у меня разбегаются.