Проза (1966–1979)

Но, должно быть, моя Алиска ничего не знала о теории условных рефлексов: хотела бы я посмотреть, как добьется от нее чего-либо человек, которого она не любит, которому не доверяет! А первый и необходимый признак ее доверия — разрешение брать себя на руки.

И затем, процесс обучения четвероногих актеров построен, в основном, на подкупе. А одна из доминирующих и, на мой взгляд, привлекательнейших черт Алиски — неподкупность.

Мне стало ясно, что и театральной звезды из нее не получится.

Но допустим, что Алиску и заставят сделать тот или иной трюк — жизнь ее не станет от этого менее грустной и одинокой. Люди не стремились установить с Алиской душевный контакт. По-своему они, возможно, были правы: звериный театр существовал и без этого.

Домой я пришла расстроенная. Мы снова оказались у разбитого корыта.

А тут еще мой грипп перешел в воспаление легких, и почти месяц выпал у меня из жизни.

Разумеется, мой первый после болезни визит «в свет» был визитом в Уголок Дурова.

С волнением втягивала я в еще покалывающие легкие острый запах зверинца. Слегка кружилась голова — то ли от слабости, то ли от весеннего дурмана.

В поисках Алиски я долго бродила между клетками по грязному подтаявшему снегу.

— Идемте, я покажу вам вашу корсачиху, — позвала меня юная дрессировщица.

Внешне Алиска мало изменилась. Разве что немного похудела да вылиняла. Но внутренне… Сказка про грустный опыт доктора Моро подходила к финалу. В клетке лежал угрюмый и какой-то погасший зверек. Он был только корсаком, попавшим в неволю, и никем больше. В нем ничего не осталось от Личности, от ни на кого не похожей Алиски. Все контакты между ней и мною были порваны. По-моему, Алиска даже не узнала меня.

Впрочем, в последнем я все-таки ошибалась. Когда, не надеясь на успех, а так, на всякий случай, я протянула Алиске сквозь прутья свой указательный палец, она, вспомнив что-то, осторожно взяла его в зубы и подержала несколько мгновений.

Потом Алиска ушла в свой домик и больше уже не показывалась. Лежала, наверное, прижав ушки во второй «комнате» и думала что-нибудь, вроде: «И ты, Брут!»

Эпизода с пальцем мои нервы уже не выдержали. К великому своему стыду, я, на глазах у несколько даже смущенной таким взрывом чувств юной дрессировщицы, разревелась, как девчонка. Только немного возьму себя в руки, опять обжигает воспоминание об Алискиной ласке и о том, как потом, словно опомнившись, она повернулась и ушла в свой домишко… А тут еще, как на грех, и носовой платок куда-то задевался!

Такой, донельзя зареванной и несчастной, меня застал Алексей — мы с ним назначили свидание около Алискиной клетки. Сначала он испугался — что случилось? — а потом, поняв все, решительно сказал: скоро лето, что мешает нам поселить ее на даче? А там видно будет: И возьми, пожалуйста, мой носовой платок…

ТЫ В ОТВЕТЕ ЗА ВСЕХ, КОГО ПРИРУЧИЛ

Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.

Экзюпери

Я рассказываю об Алиске, а на планете гремят военные бури и взрывы классовых боев.

На грозном глобальном фоне — хрупкий силуэт маленькой степной лисички с ножками «иксом». Стоит ли писать о ней, не слишком ли это камерно?..

Человек всегда остается человеком. Всегда живы в нем и благодарная любовь к природе, и чувство прекрасного, и рыцарские чувства — желание защитить того, кто нуждается в защите.

А если порой Человек и забывает о своей человеческой сущности — горе ему.

…Несколько лет тому назад, в один и тот же день, в один и тот же час, на всей огромной территории Китая затрещали трещотки, загремели барабаны, затрубили трубы. Все многомиллионное население страны, и стар и млад, размахивая руками и вопя, вышли из своих домов для того, чтобы привести в исполнение дьявольски остроумный и дьявольски жестокий план.

И трещотки, и барабаны, и трубы, и вопли служили одной цели — поднять с места и не дать снова сесть миллиардам «злостных вредителей» — воробьев. Они могут держаться в воздухе лишь очень короткое время.

И вот, в страшной панике заметались над головами людей насмерть перепуганные птицы. А люди все бесновались, адская какофония не утихала. И одно за другим разрывались крошечные сердца, один за другим падали на землю бездыханные взъерошенные комочки. Дети хлопали в ладоши и визжали от восторга, довольные, потирали руки взрослые.

Вскоре все было кончено. В Китае не осталось ни одного воробья.

Однако результаты этого избиения, этой воробьиной «варфоломеевской ночи» оказались неожиданными. Люди были быстро и строго наказаны за свою жестокость: обрадованные отсутствием воробьев, на поля хлынули тучи насекомых. Посевы гибли. Голод полз по стране. И пришлось завозить в Китай из другой страны маленьких верных крылатых друзей…

Наверное, точно подсчитано, какой материальный урон понесли тогда китайцы. Но кто подсчитает, какой урон понесли души их детей во время этого прекрасно организованного хладнокровного убийства?