Проза Александра Солженицына. Опыт прочтения

Был немилостив алтарь, где головы мы клали. Мы в своей стране своих не узнавали.
Встала в людях злоба, жадность, тьма, —
Будто наш народ сошёл тогда с ума,
Кинул душу чёрту в исступленьи.
Не ошибка лозунгов, не генеральские промашки:
Никому, ничем не задержать круговращенья, —
Так вот повернула, покатила — и пошла!..
Мне пришлось изведать самых тяжких,
Самых изнурительных российских отступлений
От Мукдена, Найденбурга и к Ростову от Орла
Ход необоримый, —
Никогда мне эта чаша горше не была,
Чем из Крыма.
……….
Херсонесский воспалённый промелькнул маяк.
Скрылся в темноте.
Родина моя! Увидимся ли мы ещё? И как?
И когда? И где?..

И в ответ на грустное «свиделись» собеседника:

Не думал так зажить,
В отдалённость. Время, люди — всё сменилось.
Но, однако, ждали мы, что нам пошлётся милость
Перед смертью — Родину освободить!
Нет!! И двадцать пять прошло — и снова нет!!
И теперь ещё — на сколько лет?

(XIX, 173, 174)

Но, и ожидая неминуемую мучительную казнь, Воротынцев уверен, что путь его, «путь сплошных поражений» — правильный:

…я не ошибся, на чьей мне быть стороне, — кидает он истязателю-искусителю. — Всегда был на верной стороне: против вас. ‹…› Да, мы проиграли. Но не выиграли и вы! Потому сияют мои глаза, что они дожили и увидели: не выиграли и вы! ‹…› Никогда ещё за двадцать восемь лет Россия не была так далека от большевизма! В камере контрразведки я понял отчётливо: Россия — не ваша, товарищи! О, в этой камере совсем не те люди, которых вы хватали в восемнадцатом! У них нет перстней на белых пальцах, а на их пилотках — ещё не выгоревший пятиконечный след. Всё это молодёжь, воспитанная в ваших школах, не в наших, по вашим книгам, не по нашим, в вашей вере, не в нашей. ‹…› Довольно было одного дуновения свободы, чтобы с русской молодёжи спало ваше чёрное колдовство!

(XIX, 244)

Чекист отвечает сильными софизмами. У его человеконенавистнического цинизма есть основания. Мы воочию видим, что «чёрное колдовство» продолжит растлевать души и после падения коммунизма, формально отбросив ленинскую идеологию и набрав в свой арсенал хороших (только с вынутым или вывихнутым смыслом) слов. Но — крепко держась за Ленина-Сталина и всю большевистскую мифологию. Но — не изменив ненависти к свободе и презрению к человеческой личности. Путь к свободе оказался куда более долог, чем надеялся в 1945 году Воротынцев. Солженицын и это в 1973-м, 1980-м, 1990-м предчувствовал. И всё же, когда сокамерник вернувшегося от чекиста к своим Воротынцева дерзает заглянуть в будущее («Но не верю я, что нам осталось в мире / Только гордое терпение да скорбный труд / В глубине сибирских руд! / Если прадеды кончали путь в Сибири, / — Может, правнуки в Сибири свой начнут?!!»), смертник его ободряет:

Этой верою вам крепнуть — надо б, да!
И, друзья, — не ждите помощи от Запада:
Силы нет и воли нет в благополучных странах,
Ни сознанья, ни понятья, ни — перед бедой открытых глаз.
Вся надежда мира — вся на каторжанах!
Вся теперь — на вас!!!
Что Россия в эти годы на себе перенесла —
Может быть, таких, как вы, она ждала.

(XIX, 261)