Проза и эссе (основное собрание)

Публий. Ну, в сельской-то местности им еще, поди, пользуются. В Ливии, например, я помню…

Туллий. Так то в Ливии… Не ты, так я о Ливии и не вспомнил бы. И о сельской местности. Вообще — о мире… Так, место горизонтальное. Зеленовато-коричневое с синим. Грады и веси. Формы эти — кубики, треугольники. Крестики, нолики. Ниточки синенькие. Поля распаханные.

Публий. Хочешь, претору позвоним — карту Империи закажем.

Туллий. Или — обои. Что то же самое… Смысл Империи, Публий, в обессмысливании пространства… Когда столько завоевано — все едино. Что Персия, что Сарматия, Ливия, Скифия, Галлия — какая разница. Тиберий-то и был первый, кто это почувствовал… И программы эти космические — то же самое. Ибо чем они кончаются? Когортой на Сириусе, колонией на Капонусе. А потом что? — возвращение. Ибо не человек пространство завоевывает, а оно его эксплуатирует. Поскольку оно неизбежно. За угол завернешь — думаешь, другая улица. А она — та же самая: ибо она — в пространстве. То-то они фасады и украшают — лепнина всякая — номера навешивают, названиями балуются. Чтоб о горизонтальной этой тавтологии жуткой не думать. Потому что все — помещение: пол, потолок, четыре стенки. Юг и Север, Восток и Запад. Все — метры квадратные. Или, если хочешь, кубические. А помещение есть тупик, Публий. Большой или малый, петухами и радугой разрисованный, но — тупик. Нужник, Публий, от Персии только размером и отличается. Хуже того, человек сам и есть тупик. Потому что он сам — полметра в диаметре. В лучшем случае. Кубических или анатомических, или чем там объемы меряются…

Публий. Пространство в пространстве то есть?

Туллий. Ага. Вещь в себе. Клетка в камере. Оазис ужаса в пустыне скуки. Как сказано у поэта.

Публий. Какого?

Туллий. Галльского… И все одинаковые. Анатомически то есть. Близнецы или двойники эти самые. Лебеди. Природа в том смысле мать, Публий, что разнообразием не балует. Из дому выйти надумаешь, но взглянешь в зеркало — и дело с концом. Или в тумбочку эту… даром, что кривая… То-то они так за тряпки хватаются — тоги эти пестрые разнообразные…

Публий. Туники…

Туллий. Хитоны.

Публий (живо). Это что такое?

Туллий. Одежда верхняя легкая. Но — поверх туники. Тоже греческая… Неважно… Только чтоб на самих себя не нарваться… Чтоб помещение не узнать… Весь ужас в том, что у людей больше общего, чем разного. И разница-то эта только в сантиметрах и выражается. Голова, руки, ноги, причинное место; у баб — титьки еще. Но с точки зрения пространства, Публий, с точки зрения пространства, когда ты на бабу забираешься, происходит нечто однополое. Как если и не на бабу. Топографическое извращение какое-то место имеет. Топо-сексуализм, если угодно. Тавтология. Тиберий это потому и понял, что — цезарь. Потому что подданных в массе привык рассматривать. Потому что цезарь — он что? он общий знаменатель всегда ищет.

Публий. Ну, первому это, я думаю, Богдыхану Китайскому в голову пришло. У егонных подданных все же больше общего. И знаменатель, и числитель… Потому, видать, у них даже и республики не было. Один всех и представляет,

Туллий. Да их же там миллиард с лишним, Публий. Даже если б от каждого миллиона по сенатору избиралось, можешь себе Сенат этот представить, а? Или результаты голосования. Скажем, 70 % за, 30 % — против. То есть триста миллионов в меньшинстве.

Публий. Да, некоторые цезарями становились и при более скромных исходных.

Туллий. Не в этом дело! не в этом дело, Публий! Не в цифрах. Конечно, миллиард — это уже пространство. Особенно если их плечом к плечу поставить. Но они еще и друг на друга взбираются. Совокупляются… Это — пространство не только к самовоспроизводству, но еще и к расширению склонное… То-то они там на Востоке и вырезают друг друга с таким безразличием. Потому что — много, а раз много, то взаимозаменимо. Этот, как его, в Скифии, который? ну, последний век христианства — верней, постхристианства — он же так и утверждал: у нас незаменимых нет… Не в цифрах дело. Дело в пространстве, которое тебя пожирает. В образе весты или в образе тебе подобного… И побежать некуда, от этого спасенья нет, кроме как только во Время. Вот что имел в виду Тиберий. Он один это понял! Ни Богдыхан Китайский, ни все сатрапы восточные не просекли, Публий. А Тиберий — да. И отсюда — Башня. Ибо она не что иное как форма борьбы с пространством. Не только с горизонталью, но с самой идеей. Она помещение до минимума сводит. То есть как бы физически тебя во Время выталкивает. В чистое Время, километрами не засранное; в хронос… Ибо отсутствие пространства есть присутствие Времени. Для тебя это — камера, темница, узилище; потому что ты — варвар. Варвару всегда Лебенсраум подай… мослами чтоб шевелить… пыль поднимать… А для римлянина это — орудие познания Времени. Проникновения в оное… И орудие, заметь, совершенное: со всем для жизни необходимым…

Публий. Да уж это точно. Дальше ехать некуда. В смысле — этой камеры лучше быть не может.