Проза и эссе (основное собрание)

…Никогда столь широкой дорогой не изливалася жизнь…

бррр, конечно; но — здорово. Хорошие были в Риме авторы. Тяжелые только… Вот и ворочай их теперь только потому, что невежда и варвар считается, тем не менее, римским гражданином, и Тибериева реформа распространяется на него тоже, со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая снотворное. Пережитки республики все-таки… Ведь ни строчки из Марциала не знает, ни Ювенала, ни Персия — а туда же: снотворное принимает… Ведь никакой душевной деятельности: одно пищеварение — а вот поди ж ты, — подай ему барбитурат кальция, и все! Демократия… И через это такие ребята (жест в сторону бюстов) носы и уши теряют!.. Эх! выпить, что ли. (Направляется к амфоре.) Посошок на дорожку. «Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни, малчик…» (Отходит, наполнив стакан, в сторону.) Ну-с, классики. Отрубленные головы цивилизации… Властители умов. Сколько раз литературу обвиняли в том, что она облегчает бегство от действительности! Самое время воспринять упреки буквально. Пора спуститься с облаков (распахивает дверцу мусоропровода) на землю. От звезд, так сказать, восвояси к терниям. В Тибра, точнее, мутные воды. Как сказано у поэта…

С этими словами Туллий принимается спихивать один за другим бюсты классиков в отверстие мусоропровода. В камере остаются только два бюста — Овидия и Горация. Туллий запихивает в мусоропровод матрац, подушки и, пятясь раком, сам пролезает в отверстие.

Туллий (обращаясь к оставшимся бюстам). Вас все-таки жалко. Ты же, небось (похлопывает по темени Горация), еще и обжиться тут не успел. А ты (к Овидию)…как это там… Нек сине те, нек текум вивере поссум. Ни с тобой, ни без тебя жить невозможно… Что да, то да. (С этими словами Туллий зажимает нос и исчезает в мусоропроводе.)

Занавес. Конец II акта.

III акт

Та же камера. Раннее утро. Солнечные лучи окрашивают потолок, проникая сюда как бы снизу. Громкое пение канарейки; оно и будит Публия.

Публий (потягиваясь). У-ли-тититююююю, ули-ти-ти-тюююю, тююю… Тибулл, Катулл, Проперций… Тююю, тююю… Запела-таки, сучка… слышь. Туллий… а?.. спит еще… О-о! (Садится на постели, держась за голову.) О-о, барбитураты эти… дают себя знать… Кофе, значит. (Бессознательным жестом, прожимает ладонь к пульту, где вспыхивает имя, номер камеры и слово «Заказ»; столь же машинально Публий нажимает кнопку — в ответ вспыхивает «Кофе»; рука безжизненно падает, и раздается характерный шум заваривающей «экспресс»-машины, и в зале разносится запах кофе.)…Ули-тити-тюю… А ничего себе, между прочим стоит, а!.. Сколько же в тебе сантиметров, красавец, будет?.. Ууууууу… моща-а-а… у-у-у, щас бы я… как говорил — кто же? Нерон или Клавдий — в общем, из древних: Не верь хую поутру стоячему: он не ебать, он ссать просит. Ыыы-эххх-што ты!..

Публий откидывает полог и спускает ноги с кровати на пол. Некоторое время он так и сидит; потом встает и направляется к туалету; те же самые звуки, что мы слышали в конце предыдущего акта. Выходит из туалета, возвращается в свой альков, садится, наливает себе кофе, встает, подходит к окну, потягивается, делает первый глоток, достает сигарету, закуривает.

День-то какой, ликторы-преторы! Тибр извивается, горы синеют. Рим, сука, весь как на ладони. Пинии шумят — каждую иголочку видно. Фонтаны сверкают, как люстры хрустальные… Всю Империю, можно сказать, видать: от Иудеи до Кастрикума… Принцепсом себя чувствуешь… Хотя, конечно, может это только нам… так… показывают… А, Туллий, как ты думаешь!.. Спит, зараза… Такой день пропускает… Наверно, все же в прямой трансляции… Но даже если и в записи… Потому, видать, и записали, что лучше не бывает… (Пьет кофе.) Туллий, эй, Туллий! Вставай, сколько валяться можно… День-то какой!.. Эй, Туллий!

Публий оборачивается и только тут замечает что-то неладное: отсутствие бюстов и общий беспорядок в алькове Туллия.