Проза и публицистика

   Лошади, с грехом пополам, заложены; Максим Филиппыч, слегка приподняв шапку, подходит к кошеве с того боку, где сидит господин с кокардой.

   – Прогончик, ваше благородие, здесь пожалуете...

   – Сколько верст станция?

   – За двадцать семь с половиной по расписанию-то платится, да все двадцать восемь будут...

   – Сколько же следует прогонов?

   – Рубль двадцать четыре копейки; по настоящему-то двадцать три и три четверти приходится...

   – На пару-то?

   – На тройку-с...

   – Я, братец, на пару плачу, а не на тройку.

   – Помилуйте-с! На паре теперь не увезешь...

   – Я уж тысячу верст так проехал, а ты будешь мне рассказывать тут...

   – Дороги здешние не те-с...

   – Рассказывай...

   – Нет, уж на троечку-то положьте-с...

   – Ты, видно, брат, не учен еще?

   – Известно, неграмотный-с.

   – Ты мне, пожалуйста, любезный, эти глупости то не говори! Сколько на пару?

   Почтосодержатель, не отвечая, оборачивается к ямщикам.

   – Андронников! На паре повезешь?

   – Где же тепериче, Максим Филиппыч, на паре выехать с экой кошевой; сам знаешь, кака ноне дорога...

   – Да вон барин не дает на тройку...

   – Положите уж на троечку-то, ваше благородие!

   – Я вот тебе на той станции положу, шельма!

   – Эвто как вашей милости угодно. Где же тут, робята, на паре выедешь? На паре тут никаким родом не выедешь, право; тут горы пойдут.

   – Да по мне, хоть на шестерке вези. У вас всё горы, мошенники вы этакие!

   Почтосодержатель приосанивается.

   – Здесь, ваше благородие, мошенников нет... Мы не знам, каки таки и мошенники бывают,– от вас первых слышим. Здесь всё ямщики...

   – Что-о?

   – Ругаться, мол, не хорошо!

   – Да ты что тут один за всех говоришь, а? Кто ты такой?

   – Староста, значит; потому и говорю.

   – Поговоришь ты у меня ужо.

   – Да мне што молчать-то?.. Тут енералы проезжают, да не обзывают всяко...

   – Ну, староста, цела у тебя, видно, спина!

   – Известно, наша спина в казне застрафована. А вот, ваше благородие, вы лучше подорожную пожалуйте: надо еще поглядеть, каки таки господа вы сами то есть?

   – Раньше ты что думал?

   – Прописать-то ее немного время встанет...

   Господин с кокардой нехотя достает подорожную. Почтосодержатель на минуту уносит ее и затем, с тонкой улыбкой на губах, возвращает по принадлежности.

   – Так как же, ваше почтение, на тройку не положите?

   – Сказано тебе раз – нет!

   – Што ж, робята! Откладай не то одного-то коня... Пущай Андрошка парой везет шагом; к вечеру-то, может, будет на станции...

   Между ямщиками происходит нерешительное движение. Купец что-то горячо шепчет на ухо своему спутнику. Господин с кокардой бормочет ему в ответ, нарочно громко, чтоб все слышали; "Постойте, вот я их проучу, бездельников!" – и затем небрсжио-важно обращается к стареете:

   – Сколько, ты говоришь, следует прогонов на тройку?

   – Рубль двадцать четыре копейки по моему счету выходит, не знай, как по вашему,

   – Получай!

   К кошеве робко подходит ямщик, привезший ее на эту станцию.

   – Старому ямщику на водочку милости вашей не будет ли?

   – За что? Что семнадцать-то верст три часа вез?

   – Да, вишь, дорога-те кака ноне...

   – Тебя, скот, оштрафовать бы еще следовало!

   – И на том благодарим покорно!

   Некоторые ямщики прыскают со смеху; другие насмешливо переглядываются. Почтосодержатель отходит от кошевы.

   – Подержи хто-нибудь, робята, коренника-та... Садись, Андрюха! Осторожно, смотри, парень, под гору-то спущайся. Микулинских увидишь – скажи, штоб беспременно сюда к воскресенью прибыли; шибко, мол, Мясникову надо. Перебору, смотри, нет – прогон весь получон.

   – Ладно.

   – Ну, трогай с богом!

   Кошева бойко трогается. Господин с кокардой высовывается из нее и на лету озлобленно грозит старосте пальцем. Можно еще расслышать его отрывочную брань:

   – Будешь ты меня, подлец, помнить! Я тебе покажу-у!..

   Почтосодержатель преуморительно посылает ему рукой в ответ популярнейший из русских масонских знаков.

   – Нечего, слышь, тебе показать-то: чин-от у тя в Питере остался!

   – В закладе, што ль, Максим Филиппыч?

   – Да-а што, право! Звездочку эфту на лоб себе приклеил,– тоже ширится... Тьфу ты, опеныш!

IV