Проза и публицистика

   Князь Львов-Островский молча позвонил.

   – Подай еще сюда бутылку такого же вина,– обратился он к вошедшему слуге.

   – Так вот-с, каков был этот субъект в двенадцать лет,– продолжал князь, залпом допив свой стакан и повертывая его между пальцами.– И ведь представьте, взбалмошную девочку даже не наказали за подобную выходку; мне же еще и выговор сделали, зачем я к ней приставал...

   В голосе рассказчика послышалось легкое раздражение.

   – Вы действительно были отчасти и сами не правы,– заметил Матов.

   – Да, да, разумеется, я был не совсем прав,– поспешил согласиться князь. – Можешь идти,– обернулся он к слуге, поставившему в эту минуту на стол новую бутылку вина и ожидавшему, по-видимому, дальнейших приказаний,– я позвоню, если нужно.

   Слуга торопливо вышел.

   – Дело в том, любезный доктор, что, сделай она то же самое кому-нибудь другому, а не мне, ее непременно, по крайней мере, удалили бы за такую штуку с балкона в детскую,– снова заговорил князь Львов-Островский, подливая вина Матову.– Вот до чего простиралось враждебное отношение Белозеровых к нашему семейству; я только потому и упомянул о безнаказанности. С того времени или, лучше сказать, с того до сих пор памятного мне лета я никогда больше не посещал уже их дома, точно так же, как и мой отец; матушка только ездила к ним раз в имение, и то по своим делам. От нее мы узнали, что прекрасные качества Жени, несмотря на пошедший ей тогда пятнадцатый год, принимают все более резкий и далеко уже не столь безопасный характер; над ним стали призадумываться теперь даже ее снисходительные родители. Так, например, она пропадала иногда бог весть куда на целый день из дому, водила какие-то странные отношения с заводскими рабочими и даже, говорят, раза два ночевала на покосе вместе с бабами и мужиками, откуда уже в третий раз принуждены были, наконец, увести ее насильственно домой. Мало того...

   – Извините, я перебью вас на минутку,– сказал Матов.– Вы сейчас упомянули о заводских рабочих, стало быть, у Белозеровых тут же в имении был и завод?

   – Да, да, большой железный завод.

   – В какой же это местности? – полюбопытствовал доктор.

   – Вот и видно сейчас, что мне никогда не суждено быть сколько-нибудь сносным беллетристом, хотя с детства я питал сильную наклонность к этому искусству,– весело засмеялся князь,– совсем позабыл описать вам место действия моего рассказа, а ведь это, кажется, требуется прежде всего. Видите ли, любезный доктор, Белозеровы жили в имении, селе Завидове или Завидовке, как попросту его называют там, а собственно завод их находится в полуверсте от него. Разве вы никогда не слыхали о Завидовском железном заводе?

   – Не помню что-то; может быть, и слыхал.

   – Он, впрочем, только с недавнего времени получил известность, благодаря тому образцовому устройству, в какое привел его пред смертью мой покойный дед.

   – Однако, князь, вы все-таки не пояснили мне, где же, наконец, находится этот завод? По крайней мере, в какой губернии? – сказал, улыбаясь, Матов.

   – Положительно я выпил сегодня лишнее за обедом,– расхохотался князь еще веселее,– иначе это вино не могло бы подействовать так сильно на мою память и логику. Обстоятельство непростительное, но мы сейчас поправимся. Знайте же, доктор, что наше родовое гнездо свито за Уралом, там, где, так сказать, кончается Европа и начинается Азия, а говоря проще – в Медведевском уезде Каменогородской губернии!

   Львов-Островский проговорил всю эту тираду с какой-то неестественной, шутливой торжественностью.

   – Так вот где, за Уралом! – протяжно повторил доктор, как бы размышляя о чем-то.– Теперь я совершенно удовлетворен и попрошу вас продолжать,– поспешил он прибавить, выходя из раздумья.– Что вы давеча сказали: "мало того"?

   – Да! – вспомнил князь.– Насчет тетушки-то я хотел сказать, что за ней водились в то время еще и не такие проказы, как ночевание с бабами на покосе. Матушка моя уверяла, со слов самого Белозерова, что его прислуга не раз была свидетельницей, как из окна спальни Жени улепетывал на рассвете какой-то молодой парень, которого, к сожалению, никак не могли изловить...

   – Но согласитесь, князь, все это не имеет пока ничего общего с умопомешательством,– живо перебил Матов.

   – Вам, как специалисту, гораздо лучше моего известно, доктор, что болезни подобного рода обнаруживаются во всей своей силе не вдруг и что психиатру необходимо знать все, что им предшествовало и так или иначе намекало на них,– еще живее и даже с некоторой обидчивостью возразил князь, как будто замечание Льва Николаевича укололо его.

   – Совершенно справедливо,– спокойно согласился с ним Матов.– Прошу вас продолжать и извинить меня, что я несколько поторопился заключением.