Молотков постоял некоторое время в раздумье, а потом нагнулся и дернул задние ножки Артомоновского стула. Артомонов съехал со стула на пол.
– Это издевательство! – закричал Артомонов, – Это уже второй раз меня на пол скидывают! Это опять ты, Молотков?
– Да уж не знаю как сказать, товарищ Артомонов. Просто опять какое-то помутнение в мозгу было. Вы уж нас извините, тов. Артомонов! Мы ведь это только от нетерпения! – сказал Молотков и чихнул.
– Пожалеете об этом, – сказал Артомонов, поднимаясь с пола. – Пожалеете, сукины дети!
Артомонов сел на стул.
– Я тебе этого не спущу, – сказал Артомонов и погрозил кому-то пальцем.
Артомонов долго грозил кому-то пальцем, а потом спрятал руку за борт жилета и закрыл глаза.
Хрущёв сразу заволновался:
– Ой! Что же это? Опять? Опять он! Ой!
Молотков отодвинул Хрущёва в сторону и носком сапога выбил стул из-под Артомонова. Артомонов грузно рухнул на пол.
– Трижды! – сказал Артомонов шепотом. – Хорошо-с!..
В это время дверь открылась и в комнату вошёл я.
– Стоп! – сказал я. – Прекратите это безобразие! Сегодня Наталии Ивановне исполнилось семьдесят лет.
Артомонов, сидя на полу, повернул ко мне свое глупое лицо и, указав пальцем на Молоткова, сказал:
– Он меня трижды со стула на пол скинул…
– Цык! – крикнул я. – Встать! Артомонов встал.
– Взяться за руки! – скомандовал я.
Артомонов, Хрущов и Молотков взялись за руки.
– А теперь за – а мной!
И вот, постукивая каблуками, мы двинулись по направлению к Детскому Селу.
2 августа 1938 года
Бытовая сценка*
Сно
: Здравствуйте! Эх, выпьем! Эй! Гуляй-ходи! Эх! Эх! Эх!Мариша
: Да что с вами, Евгений Эдуардович?Сно
: Эх! Пить хочу! Эх, гуляй-ходи!Мариша
: Постойте, Евгений Эдуардович, вы успокойтесь. Хотите, я чай поставлю.Сно
: Чай? Нет. Я водку хлебать хочу.Мариша
: Евгений Эдуардович, милый, да что с вами? Я вас узнать не могу.Сно
: Ну и неча узнавать! Гони, мадам, водку!Мариша
: Господи, да что же это такое? Даня! Даня!Даня
(Мариша
: Да что же мне делать? Что же это такое?Сно
: Эх, гуляй-ходи! (Мариша
(Хармс
(Сно
(Падает занавес.
Слышно как Мариша чешет себе голову.
Вера, Надежда, Любовь, София. 1938 года
<30 сентября>
«Меня называют капуцином…»*
Меня называют капуцином. Я за это, кому следует, уши оборву, а пока что не дает мне покоя слава Жана-Жака Руссо. Почему он всё знал? И как детей пеленать, и как девиц замуж выдавать! Я бы тоже хотел так всё знать. Да я уже всё знаю, но только в знаниях своих не уверен. О детях я точно знаю, что их не надо вовсе пеленать, их надо уничтожать. Для этого я бы устроил в городе центральную яму и бросал бы туда детей. А чтобы из ямы не шла вонь разложения, ее можно каждую неделю заливать негашеной известью. В эту же яму я столкнул бы всех немецких овчарок. Теперь о том, как выдавать девиц замуж. Это, по-моему, еще проще. Я бы устроил общественный зал, где бы, скажем, раз в месяц собиралась вся молодежь. Все, от 17 до 35 лет, должны раздеться голыми и прохаживаться по залу. Если кто кому понравился, то такая пара уходит в уголок и там рассматривает себя уже детально. Я забыл сказать, что у всех на шее должна висеть карточка с именем, фамилией и адресом. Потом тому, кто пришелся по вкусу, можно послать письмо и завязать более тесное знакомство. Если же в эти дела вмешается старик или старуха, то я предлагаю зарубать их топором и волочить туда же, куда и детей, в центральную яму.
Я бы написал еще об имеющихся во мне знаниях, но, к сожалению, должен идти в магазин за махоркой. Идя на улицу, я всегда беру с собой толстую, сучковатую палку.
Беру я ее с собой, чтобы колотить ею детей, которые подворачиваются мне под ноги. Должно быть, за это прозвали меня капуцином. Но подождите, сволочи, я вам обдеру еще уши!
12 октября 1938 года.
Тетрадь*
Мне дали пощёчину.