Проза из периодических изданий. 15 писем к И.К. Мартыновскому-Опишне

Все дело в том, что кроме как к писанию стихов, ни к какой работе Георгий Иванов себя за всю жизнь не приучил. И не хотел приучать. Именно поэтому его разрыв с редакцией «Возрождения» был предопределен. И именно поэтому он не стеснялся в своих критических суждениях в журнале, сознательно или бессознательно провоцируя скандалы. В частности, его отзыв на роман Марка Алданова «Истоки» (№ 10, 1950) поверг в шок автора и вынудил объясняться с ним самого Мельгунова:

«Вышел № 10 с отзывом Иванова о Ваших “Истоках”. Я поместил с редакционной оговоркой. Роман Ваш дался мне тяжело. Первый вариант Иванова я решительно отказался печатать. Вообще я решил с Ивановым расстаться — он не подходящий для меня обозреватель. Мне его жаль — он человек талантливый. Но в состоянии опьянения превращается в невозможного хама»[3].

С точки зрения самого Георгия Иванова, с редактором, предлагающим ему заменить в стихах один эпитет на другой, как это сделал Мельгунов в истории со «Стансами», и вовсе разговаривать было не о чем.

И хотя Мельгунов через какое-то время после ухода Георгия Иванова из «Возрождения» вновь предлагал ему вернуться на страницы журнала, поэт иллюзий на этот счет не питал. Около 20 мая 1953 года он отвечает Роману Гулю о возможной своей рецензии в «Возрождении» на его роман «Конь Рыжий»:

«Ну, насчет Мельгунова и “Возрожденья” — не мне об этом спорить. Редактор редкая сволочь, тупица, дурак и к тому же “предатель”. Ссорит всех с всеми, кого можно унизит, кому требуется вылизать ж. — его стихия.

Я ему приблизительно и высказал это мнение о его особе, когда бросил из-за полной невозможности иметь с ним дело — свой критический отдел в “Возрождения Почему я теперь, когда он написал мне всякие нежности предложил сотрудничество возобновить, согласился?.. Да только потому, что это немедленные, хотя и жалкие, деньги — в ту минуту, когда они необходимы, сразу на бочку»[4]. «Согласился», но сотрудничать все равно не стал. Рецензию Георгий Иванов на книгу Гуля в конце концов вымучил и опубликовал в… «Новом журнале».

Несмотря на массу сугубо негативных отзывов о личности Георгия Иванова со стороны его современников, которые часто он сам же вызывающе провоцировал, в 1950-е годы его авторитет как поэта в эмиграции непререкаем. В том же «Возрождении», сразу после смещения Гукасовым Мельгунова («своя своих не познаша», откликнулся на это событие поэт), появляется статья Владимира Смоленского о сборнике Георгия Иванова «Портрет без сходства». Вот что в ней говорится:

«Но этим стихам не страшны никакие “железные занавесы”, переживут они всех своих гонителей, и русские поэты на берегах Невы будут знать их наизусть, будут учиться по ним высокому искусству, и мир, открытый поэзией Георгия Иванова, войдет в мир вечной России»[5].

Следом Гукасов вновь обращается к Георгию Иванову. Но тот вместе с Ириной Одоевцевой уезжает из Парижа на юг Франции в интернациональный дом для апатридов, то есть для не имеющих французского гражданства престарелых политических беженцев. И вот что он пишет по этому поводу Роману Гулю в начале февраля 1955 года из Йера: «Последним парижским впечатлением, кроме грязи, слякоти, денег, билетов третьего класса (до 1945 года больше пользовались слипингами!) были судороги заново возрожденного “Возрожденья”. Черт знает что. <…> Новая редакция — Мейер — желающая делать, вместо раешника, который завела яконовщина[6] — решили “создать” “образцовый” ежемесячник — fine fleur (Элита, изыск — фр.) российской культуры. Но с негодными, сами понимаете, средствами. Вроде как оштукатурить спешно кабак под мрамор и обозвать Зимним Дворцом. И, по размышлении, и довольно коротком, мы оба позволили себе роскошь отказаться от лестного предложения вернуться с почетом и даже с авансами, что для Гукасьяна почти невероятно. И очень рады, что могли себе эту роскошь позволить. Если бы не уезжали сюда на подножный корм — конечно, взяли бы с наслаждением авансы и уселись бы в возрожденную — дурацко-черносотенную лужу. Черносотенную еще ничего, но идиотскую, хамскую, где и ничего не забыли, но и никогда ничему не учились»[7].

Период междуцарствия в «Возрождении» тем временем заканчивается и при новом редакторе, князе С. С. Оболенском, «королевича русской поэзии» снова попытались привлечь к журналу.