Проза. Статьи. Письма

— В том-то и дело, — раздражаюсь я, — что я сам на землемера не учился, а Голубь или Шевелев — и того менее.

— Придется учиться, — улыбается учитель. Потом встает и начинает на стене, как на классной доске, чертить пальцем, объясняя: — Вот перед нами лежит делянка. Длина и ширина ее разные.

— Разные, — повторяю я.

— Нам нужно что? — спрашивает учитель и сам отвечает — Нам нужно узнать, сколько в этой делянке га. Для большей точности мы длину этой делянки измеряем в трех-четырех местах. Слагаем цифры, полученные от каждого измерения, и делим сумму на столько, сколько раз мы измеряли. Таким образом мы узнаем среднюю длину площади. Так же поступаем и с шириной. Затем умножаем длину на ширину — и дело с концом!

Учитель привычным жестом, как бы от мела, очищает ладонь об ладонь. Механика измерения площадей мне понятна.

Теперь можно будет говорить о нормах выработки на участке Березовое поле.

* * *

Завтра — Гнедино.

11 мая

С утра я пошел на поле, к бригаде Дворецкого. На завороте, пока до меня дошел первый плуг, я с сердцем начал вскидывать комлыжки земли, натасканные плугами на лужок, который будет нынче заказан.

Длинная полоса в пять-шесть метров шириной совершенно загажена.

Тарас Дворецкий первым подъехал к концу обугони и, нахмурившись, стал заворачиваться, будто бы не замечая меня.

— Постой, бригадир!

— Что, бригадир?..

— А вот что, — подкидываю я ногами комлыжки в его сторону. — Вот что! Вот что!

— Наволакивается…

— Наволакивается? А вот со своей полоски наволок бы ты столько? Не наволок бы! Там ты умел вовремя плужок вывернуть и стукнуть, не взъезжая на траву. Там ты умел!..

Бригадир слушает меня и смотрит на приближающегося к концу борозды деда Мирона. За Мироном — бабы. Бригадир готов выслушать какой угодно выговор, сделать все на свете, только бы остальные не слыхали.

— Стой! Куда прешь на людей? — кричит он Мирону, хотя тот еще на порядочном расстоянии.

— А?! — поднимает Мирон руку к уху. — Что?!

— Пошевеливай, вот что! Колупаешь, как сонный…

Старик кончает борозду, медленно поворачивает плуг на ребро и легонько стукает: плуг взъезжает на траву, делая только узкий маслянистый след полозка. Земли — ни крошки.

— Здравствуйте! Что ты кричал?

— Покурить, кричал тебе, может, хочешь? Покури.

— Покурить надо погодить, а то будешь дурить.

Мирон дернул вожжой. Так же бережно он занес плуг и, не захватив от края ни вершка дерна, сразу взял мякоть.

Мы с Дворецким ждали, что вот-вот он остановит лошадь и вернется покурить, но он так и не остановился. Даже не оглянулся.

Дворецкий вертел папиросу, сосредоточивая от смущения все внимание на этом деле.

— Ишь старик, — сказал я.

— Д-а!.. Этого старика голыми руками не бери. Он на своем хозяйстве был — почетом пользовался и здесь не хочет на задний план. Думаешь, он за трудодень старается? Не-ет! Это ему чтоб горло драть потом на сходке: «Я вон как работал!»

— А чем это плохо, Тарас Кузьмич?

— Плохого нет… — слабо соглашается он. — Только если тебе говорят закури, так ты закури, не доказывай…

— Ну, а ты разве не доказывал, когда воду один таскал на все стадо?

— Доказывал и я. А что ж будет, если все начнем доказывать? — растерянно улыбнулся Тарас Кузьмич.

Я в первый раз увидел, какие у него глаза: синие, светло-синие, под рыжеватыми, словно опаленными бровями.

— У него сын, — говорит бригадир про Мирона, — в письмоносцах гуляет. Здоровенный парень. Работник бы! А он письма разносит. Надо, чтоб он бросил свою сумку, а? И так мужчин совсем нет, на бабах едем.

Действительно, мужчин на одной руке сосчитать:

Андрей Дворецкий — полевод.

Фома Григорьев — кузнец.

Антон Жуковский — конюх.

Тарас Дворецкий — бригадир.

Я — председатель.

Из рядовых колхозников один Корнюхов остался да младший конюх Вася Гневушкин — по болезни. Деда Мирона все же за мужчину считать нельзя.

* * *

В Гнедино мы с Тарасом Кузьмичом явились в одиннадцать часов утра. Пройдя перелесок, из-за которого от Лыскова не видно гнединских крыш, мы увидели на поле около десятка лошадей, волочивших плуги, брошенные пахарями. Ни одного человека не было поблизости. Мы стали оглядываться во все стороны — не пожар ли?

— Дым!.. — закричал Тарас Кузьмич, показывая в сторону лощинки, лежащей среди пахоты. В лощинке пылал огонек, и от него, расстилаясь по свежей земле, тянулся дым. Мальчишка стоял у огня, заложив руки за спину.

— Где же ваши? — крикнул Тарас Кузьмич.

Мальчик что-то ответил, но мы не разобрали и крикнули, чтобы он подошел. Мальчик шел к нам по пахоте, ступая, как по ступенькам. Шел очень долго, не пропуская ни одного пласта.

— Землю пошли делить, — сказал он, когда совсем приблизился. — У Голубя сидят.

— Как, землю делить?

— Ну, по трудодням, — пояснил мальчик, вполне владея этим словом.

— Вот что, парень, — сказал я, взяв его за плечо, — лети сейчас же к Голубю и передай ему на словах, что председатель велел немедленно явиться к лошадям, со всей бригадой!..

— А не!.. Мне надо коней глядеть, — затянул было парень.

— Мы поглядим. Лети!

Парень сбросил пиджак и шапку и, оправив поясок на животе, кинулся бежать.