Проза жизни

Гена отвернул Кинга, который, словно поняв, в чем дело, так и рвался к старику. Найденов прошел по поляне зигзагами и в одном месте, незаметно даже для Гены, уронил удилище с перепелом. Затем подошел к ним, взял поводок и повел Кинга против ветра. Он нацеливал собаку на удилище и приговаривал какую-то непонятную хозяину, но сильнодействующую на Кинга команду, похожую на шипенье:

— Ше-эш… Ше-э-эш…[1]

От этой ли команды или от ветра и запаха перепела, а Гене казалось — уже от одной властной и доброй руки Ивана Александровича, Кинг преобразился. Он не плясал вокруг ведущего, не заглядывался на порхающих желтопузиков и другую мелочь, а подобрался, напружинился и попер коротким — насколько хватало поводка — ныряющим челноком. То в одном, то в другом месте Кинг утыкал морду в траву и так работал носом, что звук был похож на чавканье. Тогда старик сердито говорил:

— Копаешь!

Кинг тут же отрывал шпиц от земли и, отталкиваясь всеми четырьмя лапами одновременно, устремлялся вперед.

Гена считал, что кобель его ведет себя бестолково, перепела он не причуял и в отличие от найденовских Багиры и Галки прямо-таки выдергивает руку старика из плеча. Будь Стрельцов один, он бы уже не раз резко осадил Кинга — и за то, что тянет, и за то, что «копает». Найденов был приверженец английской школы натаски и в отличие от немецкой собак не наказывал никогда и ни за что.

Он подвел Кинга почти вплотную к перепелу, смирно лежавшему в травке, подозвал Гену рукой и передал ему для страховки конец поводка, а сам крепко держал Кинга около ошейника. Другой рукой Иван Александрович поднял удилище — перепел встрепенулся, Кинг рванул — оба охотника поехали за ним по траве. Даже хозяин не ожидал такой силы от своей собаки и боялся, как бы не лопнул ошейник.

И, словно в восточной сказке, где перед мордой осла держали капусту на удочке, Найденов пошел вперед, то и дело плавно взмахивая удилищем. Кинг принимался рыть землю и истекал слюной в тех местах, где подсадного опускали наземь, но охотники удерживали его, доводили до экстаза и все шли и шли вперед.

На первой карте за шоссе Найденов снова велел «отвести собаке глаза», положил незаметно удочку и опять взялся наводить Кинга. У него было завидное терпение. Гена решил, что Кинг безнадежно бесчутый, раз такую тонкую процедуру приходится повторять. И где же потяжка? Стойка, подводка? Почему собака не ложится «как громом убитая» каждый раз, когда перепела поднимают из травы, — ведь это равноценно его взлету? Он смущенно оправдывал Кинга вслух, потом смущенно ругал — мол, в городе он такие знатные стойки делал на голубей, а тут…

Найденов молчал.

Вторично пройдя с падающим и взлетающим подсадным, Иван Александрович освободил пленника из сетки, связал ему крылышки тонким и легким шнурком и снова спрятал вместе с удочкой. Теперь подсадной мог взлетать и пролететь несколько метров.

Кинг сразу же потащил к нему охотников.

— Оставь, — сказал Найденов и удерживал Кинга в одиночку, дав ему полный поводок. Не опуская морды, без всякого челнока Кинг напрямую мчал старика к перепелу. Гена злился, что пес забыл даже знаменитый пойнтеровский челнок. Величественный старик вынужденно бежал следом. И опять не было никакой стойки — Кинг прямо-таки уткнулся носом в подсадного и рвался к нему, как дворовая цепная собака, стоя на задних лапах.

Перепел взлетел и — о, ужас! — шнурочек соскочил с крыльев. Освободившись от пут, подсадной улетел метров за сорок и сел в траве. Кинг рванулся за полетевшей птицей. Запор на ошейнике съехал набок, ошейник расстегнулся.

— Кинг! Тубо! Даун! Ко мне! — орал Гена, но пойнтер, словно освобожденный перепел, уже не мог остановиться. Сначала понесся за подсадным. Сделал круг возле Найденова. Потом, окончательно потеряв всякий интерес к учебе, рванул с немыслимой скоростью за пролетным желтопузиком, видно, принимая его за так раздразнившего перепела.

— Тубо! Ко мне! Даун! — бестолково кричал во всю мочь хозяин. Вспомнил о свистке и долго заливался призывными трелями. Кинг не реагировал ровным счетом ни на что. Вдоволь нагонявшись за птичкой, кобель остановился метрах в двухстах и задумался: идти к хозяину или поноситься еще?

— Призови ж ты его, — сказал, подойдя, Найденов.

— Погнал!.. А? Погнал! А теперь — азарт. Никаких команд не слышит.

Кинг, такой послушный и правильный, с челноком и стойкой, с полным курсом домашней дрессировки, с безукоризненным ходом и поиском — и вдруг сорвался и «погнал» птичку! Гоньба птицы — самый тяжкий собачий грех. Погнавшую легавую тут же снимают с испытаний, а в ее карточке появляется «строгач с занесением», потому что главный долг легавых — указывать на дичь и залегать при ее взлете.