Прозаические миниатюры

Синеватые дальние горы заволокла дымка. На море там-сям виднелись белые паруса. Теплое солнце играло блеском на всех поверхностях. Донесся звук — какой-то ребенок дул в горн. Тяжелые кучевые облака были недвижимы.

(Откуда же шло это ржание?)

Перед ним стояли красивая девушка и старуха с коротко стриженными на затылке седыми волосами. Старуха вынула из кошелька монету в два сэна, положила на столик и подбросила фасоли в его кормушку. Потом сделала такой жест, будто обнимала что-то двумя руками. Подбежала черная собака, виляя хвостом, остановилась и уставилась на него. Он слегка наклонил голову.

(Э-э, да эта, кажется, норовит украсть мой корм). Он поспешно сжевал фасоль с кормушки. Старуха, девушка и собака прошли мимо него дальше.

Вскоре проходящих стало меньше. Зашло солнце. С моря надвигалась тусклая темнота. Уже не видно было белых парусов. На углу крыши, над карнизом, блестела звезда. Нерешительно подул влажный ветер. Птицы вернулись с моря. На поле уже не осталось людей. Где-то в глубине двора гулко ударили в колокол. Тот же человек, что и всегда, принес ему кадушку с угощением — фасолевый жмых, смешанный с листьями. Он тут же съел все без остатка. После этого человек плотно закрыл подъемную дверь. Наступила тьма. По ту сторону двери послышалось щелканье в замке.

Неведомо для него самого он прожил еще один день.

Муха

1

В разгар лета на почтовой станции было пусто. Только одинокая пучеглазая муха, попав в паутину в углу конюшни, дергала лапками и некоторое время раскачивалась на паутине. Затем она шмякнулась на землю, словно фасолина. После чего с кончика соломинки, ставшей торчком под тяжестью конской лепешки, заползла на круп расседланной лошади.

2

Лошадь, зажав в зубах стебелек сена, искала взглядом пожилого сутулого кучера.

Тот, сидя перед лавкой, где торговали пирожками мандзю со сладкой фасолевой начинкой, три раза подряд проиграл в сёги[10].

— Ну что? Проиграл — сам виноват. Давай еще раз.

Солнечный свет, высвободившись из-под навеса, переместился с поясницы кучера на его сутулую спину.

3

На пустую площадку перед станцией выбежала крестьянка. Ранним утром она получила телеграмму, что ее сын, служивший в городе, заболел и находится при смерти. Она бегом пробежала три ри [11]до станции по мокрой от росы горной дороге.

— Дилижанс-то не ушел еще?

Она заглядывает в помещение кучера и зовет его, но ответа нет.

— Не ушел еще дилижанс-то?

На покосившемся татами валяется чашка, из нее выползает медленная струйка чаю «бантя», цветом похожего на саке. Крестьянка мечется по двору и снова спрашивает, остановившись у лавки мандзю.

— Еще не ушел?

— Только что отправился.

Ответ исходил от хозяйки лавочки.

— Ушел? Ушел уже, да? А когда? Эх, мне бы чуток пораньше прибежать… А он, значит, уже ушел…

Проговорив все это плачущим голосом, крестьянка зарыдала в голос. Не утирая слез, она поспешно кинулась к тракту в направлении города.

— Второй номер пойдет.

Это говорит сутулый кучер, не отрывая глаз от доски с сёги. Крестьянка замедлила шаг и обернулась, нахмурив брови.

— Пойдет? А скоро пойдет-то? Сынок у меня помирает, поскорее добраться не подсобите ли?

— О, смотри-ка, мне тут, оказывается, конь пришел…

— Да, ну это, считай, в игре вам теперь повезет. А сколько до города-то? Когда отправитесь?

— Пойдет вторым номером, — кучер сказал это, как отрезал.

— Пойдет, значит? А до города-то, верно, часа три будет… Все три или как? Сынок у меня помирает, вот. Как бы это, вот чтобы не опоздать-то?

4

С края поля, из солнечного жара доносится звук цепа, с сухим треском выколачивающего семена из астрагала. Парень и девушка спешат к станции. Девушка кладет руку на ношу молодого человека.

— Давай я понесу.

— Вот еще.

— Ведь тяжело, наверное…

Парень, не говоря ни слова, пытается сделать вид, что ему нисколько не тяжело. Но по лбу его катятся соленые капли пота.

— Дилижанс-то уж отошел или как? — шепчет девушка.

Молодой человек, прищурив глаза, глядит из-под своей ноши на солнце.

— Что-то жарко стало. Наверно, еще не отошел.

Оба молчат. Мычит корова.

— А как прознают, что будем делать? — говорит девушка, и в ее голосе слышатся слезы.

Звуки цепа доплывают до них, как далекие, еле слышные шаги. Девушка оборачивается и снова кладет руку на плечо парня.

— Давай я понесу. Плечи у меня уже не болят.

Парень по-прежнему молчит и все шагает вперед. И потом совсем неожиданно шепчет:

— А как прознают, так опять убегать придется — что ж еще…

5

На двор перед станцией выходит ребенок, держась за руку матери, он сосет палец.

— Мама, лошадка!

— Да-да, лошадка… — Мальчик вырывает руку и бежит в сторону конюшни.

Стоя поодаль и глядя на лошадь, он кричит: «Смотри, смотри!», — и притопывает ногами.

Лошадь, подняв морду, навострила уши. Мальчик в подражание ей тоже задрал голову, но его уши никак не двигаются. Он, напрягаясь из всех сил, морщит лицо, опять топает и кричит «Смотри».

Лошадь сунула морду в кормушку так глубоко, что ее уже не видно, и принялась жевать сено.

— Мама, лошадка!

— Да-да, лошадка…

6