Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Судьба Медведева и его попыток добиться утверждения своей «Привилегии» интересна не просто как исторический анекдот: на примере этого эпизода наглядно видно, как вообще происходили институциональные изменения на заре Нового времени. Как показывают многочисленные примеры, разбираемые в этой книге, новые институты не возникали «сами по себе» и не вызывались к жизни ни некоей безличной волной «европеизации», ни потребностями войны и технологического прогресса. Наоборот, возникновение новых институтов и укоренение новых организационных форм следует рассматривать в первую очередь как результат усилий, предпринимавшихся вполне конкретными индивидами и группами для реализации их личных проектов и достижения их собственных целей – карьерных, материальных, идейных, а чаще всего их сочетания. Проекты эти могли быть самого разного характера и масштаба. В некоторых случаях речь шла о создании новых организаций, например, об основании Московского университета (1755) или Горного училища (1773), в других – об изобретении новой правительственной должности; описании новой административной функции; введении нового регламента. В значительной мере рост государства и в России, и в других странах происходил постольку, поскольку он создавал предприимчивым деятелям благоприятные условия для реализации их инициатив. Проекты, которые они придумывали и воплощали в жизнь, служили теми кирпичами, из которых на пороге Нового времени складывалось здание «рационального» и «бюрократического» государства.

Данная книга представляет собой попытку изучения этого процесса на примере развития школ в России на ключевом этапе строительства модерного государства, при Петре I и его ближайших преемниках. Вообще, основание новых школ, «просвещение» России является и в историографии, и в общественном восприятии важнейшим, знаковым элементом петровского царствования и петровских реформ. Обычно предполагается, что образовательные новации эти были обусловлены практическими, а вернее военными нуждами, поскольку создание новой регулярной армии требовало квалифицированного технического персонала. В более широком смысле новые школы и новые методы обучения рассматриваются как ключевой элемент развернувшегося в России в XVIII веке эксперимента по социальному инжинирингу, попыток создать «нового человека» и новую, «европеизированную» элиту7. Наконец, петровская школа воспринимается как предвестник модерных училищ следующего столетия, воплощающих в себе рациональность, маскулинность, дисциплину, имперскость. Подобно военному кораблю или шеренге вымуштрованной пехоты, школа вполне может служить символом петровского режима и его институтов.

И за рассматриваемый период школа в России действительно изменилась до неузнаваемости. В XVII столетии обучение в Московском государстве было основано на неформальных практиках передачи знаний от наставника к ученику8. Когда в самом конце века стали появляться первые школы, они описывались, по сути, в ремесленных терминах: «школа» была группой учеников, собирающихся вокруг «мастера» и его «подмастерьев». Мы не находим здесь ни фиксированной программы обучения, ни делопроизводства (помимо самого базового учета расходов), ни попыток формализовать алгоритмы взаимодействия между учителем и его учениками. Однако уже ко времени восшествия на престол Екатерины II в 1762 году Россия могла похвастаться целым набором учебных заведений, которые в организационном отношении не так уж сильно отличались от классических школ XIX века. В этих училищах имелись регламенты и инструкции, где устанавливались, среди прочего, иерархия должностей, функциональное разделение обязанностей; регулировался учебный процесс и повседневное поведение учеников и учителей; вводились формализованные процедуры оценки знаний и поведения. Иначе говоря, мы уже имеем дело с полностью институциализированной школой. Школа эта должна была не только давать знания, но и подталкивать учеников к усвоению предписываемых моделей поведения и мышления, то есть, «воспитывать». Вопрос, на который призвана ответить данная книга, состоит в том, как именно возникали такие школы – и, более широко, новые институты и практики, из которых складывалась инфраструктура раннемодерного государства вообще.