Редактор! ничего не ответил. Они молча смотрели друг на друга. Редактор уже устал. Левон тоже мог бы поставить точку. Что разговор будет таким, он предвидел еще там, в деревне, и мысленно проговорил его дорогой. Ничего нового, словно известный вариант шахматной партии, все ходы которой заранее знаешь. Чего он хочет от человека, когтями вцепившегося в свое кресло? Эх, очутиться бы сейчас в снежном поле, чтоб кругом была тишина. Не чувствовать тяжести прожитых лет, ничего не чувствовать… Не чувствовать? Левон часто думал, что человек отличается от животных не способностью мыслить, а способностью чувствовать. Не чувствовать – не любить, не ждать, не ненавидеть, не грустить, не жалеть, не отчаиваться? Это было бы ужасно. Кто знает, может, некоторые животные и думают, вот хотя бы дельфины, но чувствовать могут лишь люди. Левон устал от этих мыслей, вспомнил, что обещал позвонить вечером Татевик, что сегодня четверг, а в воскресенье утром у него встреча с ребятами. Он еще раз посмотрел на редактора, как посмотрел бы на себя, пожалел его, как пожалел бы себя. «Оба мы, брат, – подумал Левон, – персонажи одной комедии». Мысль эта была неприятна, лучше драться, ругаться. Года два назад в Сибири он познакомился с русским парнем, тот писал стихи, Левону запомнились слова: «Люди подпирают небо плечом, чтобы оно не обрушилось, как же мне отвести свое плечо?» Может, не совсем точно, но примерно так. Что-то хорошее было в этих стихах, наивное и удивленное, пожалуй, именно вера. Отказаться от борьбы, примириться – значит убрать свое плечо из-под небесного свода, точное название которому жизнь.
– Пиши! – заключил редактор. – Посмотрим, как получится. Того коньяку не осталось?
– Французского?
– Ага. С портретом Наполеона.
– Нет. Виски есть, шотландское.
– Не пей один.
– Ну ладно, я пошел.
В приемной секретарша сказала:
– Позвоните домой. Звонила ваша невестка, просила сейчас же связаться с ней.
Он набрал номер.
– Асмик?
– Левов, это ты? Ваграма взяли в больницу. Можешь приехать?
9
Вечером позвонила Татевик и сказала, что приедет в субботу, что дважды обедала у Бармена, соскучилась по кафе «Крунк». Их прервали, потом зашел Ашот. Алина сдала минимум по философии и на время освободила его от вечерних забот. Они заговорили о болезни Ваграма. Ашот – врач той больницы, где лежит брат. «Пока ничего определенного», – сказал Ашот. Выпили по рюмке виски. Левон вспомнил редактора.
– Завидую тебе, – сказал Ашот.
Всем женатым кажется, что неженатые счастливы.
– В чем же дело, разведись, – посоветовал Левон.
– Ты что, с приветом?
– А что ты тогда хочешь?
– Женишься – поймешь.
– Не женюсь.
Он вдруг встревожился за Ваграма. Еще вчера ему было чуждо это чувство, он жил, месяцами не видя брата и мать. Казалось, так можно прожить всю жизнь.
– Слушай, я за Ваграма очень боюсь…
Ашот не ответил, он медленно отпивал виски и был чем-то доволен. Виски было горьким и непривычным.
– Ничего, я думаю, обойдется. В субботу подробнее узнаем о нем. На сердце он никогда не жаловался?
– Бывало, жаловался. – Левон редко захаживал к брату и знал о нем не очень много. – Трудная у него была жизнь.
– Знаю, ты говорил. Кстати, ты ведь, кажется, что-то писал про нашего врача Арменяна? Вчера он интересовался.
– Написал, да не напечатали. Меня мало печатают.
– Потомки оценят, – засмеялся Ашот. – А в чем дело-то?
– Долгая история.
Снова позвонила Татевик.
– Разъединили. – Голос у нее был визгливый, детский, она, видимо, кричала в трубку, чтобы было слышно. Левон подумал, что ему уже нечего сказать, и в душе посочувствовал ей: ведь сколько, наверное, ждала, пока снова соединили.
– Соскучился, – сказал Левон.
– В самом деле? – вскрикнула из своего далека Татевик.
И Левону стало совестно, он понял, что не надо шутить такими словами с девушкой, которая, может, уже созрела для теплоты или даже для любви и, чего доброго, напридумывает себе сказок и станет потом ночами строить планы, ждать.
– Кто это? – все приставал Ашот.
– Ну ладно, приедешь, поговорим, Татевик.
Глаза Ашота так расширились от любопытства, что Левон поспешил утолить его нетерпение:
– Молодая девушка. В автобусе познакомились. Будет в деревне французский преподавать. В субботу приезжает. Есть еще вопросы?
– Есть. Хорошая девушка? Женись.
– Только что ты завидовал неженатым.
– А чем ты лучше нас?