– Перестань, а? – Милена морщится как от зубной боли. – Я сейчас уйду, если ты будешь чушь нести. Я не похудела, а высохла. Знаешь, как яблоко. Если его оставить на подоконнике, оно скукожится, состарится, соки из него уйдут. Вот этому яблоку ты сейчас говоришь «похудела».
– Прости, – я смущаюсь, потому что не знаю, что говорить правильно.
– У меня вопрос, Оль. Что ты подумаешь обо мне, если я уйду от Макса? Вот сейчас уйду, после очередной химии, в разгар болезни.
– Ну-у-у, – я так боюсь опять что-то ляпнуть, что молчу, но получается еще хуже. – Подумаю, что что-то случилось…
– Все, я ухожу, – Мила порывисто встает со стула. – Не надо говорить вежливые и обтекаемые фразы. Скажи правду!
Я молчу.
– Все, ясно. Пока, – Мила выходит из-за стола.
– Я подумаю, что это немножко предательство, – выпалила я.
Мила зло смотрит на меня.
– Хорошо, – я сдаюсь. – Без «немножко». Моя первая реакция будет – ощущение, что это предательство. Но мир слишком сложный, не черно-белый. Вторая моя мысль будет такая: «Раз она так поступила, значит, у нее были причины».
– А нет причин. Я просто больше не могу.
– Ну, это тоже причина.
– Мы семь лет в этом, Оль. Семь лет рак моего мужа – это несущая конструкция нашего брака. Вчера у меня был нервный срыв. Из-за фильма. Мы с ним любим скачать кино и посмотреть фильмец, пока дети спят или в школе. Так вот вчера я сделала попкорн, а он скачал фильм про… рак. Документальный какой-то. И у меня нервный срыв. Я сначала орала на него, а потом зачем-то вытряхнула попкорн в окно. В состоянии аффекта. Кино – это единственная отдушина. Возможность прожить два часа не в диагнозе, а чьей-то другой жизнью. А он и в эту, другую жизнь, подсовывает мне свой рак. Я так кричала на него. Представляешь?
– Ты? Кричала? Нет, не представляю.
– Будто это была не я. А это и была НЕЯ. Кажется, я больше не могу.
– Не можешь что?
– Жить так не могу. И уйти не могу. Вот ты спрашиваешь, как я? Вот так. «МИЛЕНАНЕМОГУ».
– Ну, раз живешь, значит, можешь?
– Я чувствую себя такой сволочью, когда даже думаю об уходе. Но я правда об этом думаю. Нет сил больше. Нет ресурса. Я совсем не понимаю, где их взять. Его болезнь сожрала и меня. Она победила. Но если я уйду, я себя не прощу. Я тогда НЕЯ. Предатель. Сволочь. Дрянь. Значит, выбора нет. Надо остаться. А как? Если каждый день кажется наказанием и немножко убивает меня. Макс совсем другой. Может часами рассказывать, где болит, как болит. Это основное событие в его жизни. А меня уже трясет от этой информации. А самое страшное знаешь что? Что это навсегда. У него рак. Его не вылечить на сто процентов. Даже если он будет в ремиссии, он будет внутри. То есть всю жизнь придется жить в напряге, в страхе. Когда я думаю об этом, хочу в окно…
Я не знаю, что сказать.
ЖИЗНЬ ОЧЕНЬ НЕОДНОЗНАЧНА. БЕЛОЕ НИКОГДА НЕ КИПЕЛЬНО-БЕЛОЕ, А ЧЕРНОЕ НИКОГДА НЕ ОЗНАЧАЕТ ТОЛЬКО ТЬМУ. ЛЮДИ СМОТРЯТ НА ЛЮБУЮ СИТУАЦИЮ С РАЗНЫХ КОЛОКОЛЕН РАЗНОЙ ВЫСОТЫ.
Глядя на Миленину колокольню, все видят болезнь ее мужа и ее служение, а саму ее не видят. А она с этой колокольни уже вниз смотрит и жалеет, что она низковата для полета в вечность.
Я рассказываю Милене про Наташу, ту, которая никогда не садится с мужем в одну машину.
– К чему ты? – не понимает Милена.
– К тому, что многим Наташа кажется странной. А она знает, что делает. Если машине суждено попасть в аварию, то один их них спасется. Я к тому, что твой возможный уход – это не обязательно предательство. Просто болезнь – это же авария. Авария, в которую попала вся семья. И живет в ней много лет. Может, просто пришло время выбирать, и ты вынуждена выбрать себя и выйти из авто. Хотя бы для того, чтобы поднимать детей. Потому что если остаться там, то твоих сил не хватит на всех. Такое тоже может быть. И вы вдвоем сойдете с дистанции в этой аварии. А по отдельности больше шансов выжить.
– Но люди вокруг этого не поймут. Осудят.
– Они и не должны. Поймут только те, кто попадал в аварию…
– А себя как простить?
– Слушай, ты же не бросаешь его. Ну, в смысле, не отказываешь ему в помощи. Просто меняется его статус, и у тебя появляется личное пространство. В котором нет рака. Ты заслужила это пространство.
– Ну он же не виноват, что болен.
– Конечно, не виноват. И ты не виновата. Никто не виноват, что болен. Но любая болезнь – это трансформация. И Макс сейчас другой. Сложный, смотрящий вглубь себя, не интересующийся ничем, кроме рака. А ты-то не больна. А живешь так, как будто его метастазы – в тебе. Не надо две жизни класть на плаху одной болезни. Ты гораздо лучше сможешь ему помочь, если будешь в ресурсе. А для этого тебе нужно иметь возможность отдыхать: от диагноза, обязательств, от него. Это можно, в принципе, сказать про любого человека, а для того, кто живет, как ты, это особенно актуально. Вот увлечения какие-то, хобби… Не знаю, ты же на танцы ходила. Ходишь?
– Какие танцы? Шутишь? Сил нет.