Вечер прошел хорошо, а спал я плохо, потому что пришел после 3-х ночи. Динамов
[83]угостился крепко (я велел его поить хорошо!) и говорил, что «СССР не мороженое» и что меня за границу не пустят. Потом брал меня за поясницу и говорил, что он, Динамов, выше Стецкого, потому что лучше его понимает Запад, и что готов работать в единении со мною, так как я тоже западник, что против меня многие в аппарате культпроп, а наверху — за меня. Я все выслушал. Молча.Дети были в театре. Я гулял. Гера — дома.
Тускло прошел день. Дети отняли все силы, особенно нервные.
Работал. Были посещения. Хлюст пробрался ко мне только потому, что сослался на письмо от Мильерана
[84]. Пришел — никакого письма нет, только устная рекомендация от посла.Шаромыжники думают, что улыбка придает им глубокомыслие. Они сидят, окутанные в нее с начала до конца беседы.
Мелочи. Дети, чтоб не беспокоить Геру, обедают в ВОКСе. Приходят туда из школы. Сидят в моем кабинете (тут же и обедают, и шалят. Беспризорные! Жаль их, и трудно!).
Вечер у Динамова. А перед тем на концерте Вестминстерского хора. Я прошел за кулисы (по приглашению их регента). Весь хор встретил меня аплодисментами. Дирижер (он был у меня накануне и произвел приятное впечатление человека безраздельно преданного искусству) приветствовал меня небольшой речью. Я ответил — по-французски. Он просил несколько слов сказать поанглийски. Я сказал так, что меня поняли, несмотря на мой плохой английский.
В антракте — мадам Пайяр
[85]. Она не может меня видеть, чтоб не приглашать на завтрак.К Динамову. Там Барбюс и человек 20–30 чиновников от искусства и культуры: Аркадьев (он как портной), Боярский (молчалив, только став председателем РАБИСа, начал читать книги, и то не часто!)… Квартира, как вокзал. Темные углы в коридорах, в них ящики, корзинки, рухлядь. Долго трепали за столом убитых куриц, индеек, свиней и др. животных, много кушали плодов земли (огурцы, салат и пр.). Вкусное мороженое (все из ВОКСа!).
Барбюс распоясался: сидя рядом с Динамовой, навязывался прийти к ней один-на-один. Она советовалась с мужем, оба — со мной. Я посоветовал ей согласиться пойти с ним лишь в театр. На том и порешили. Барбюс кисло согласился.
Танцевали. Динамова ластилась ко мне, все звала танцевать.
Поздно вернулся, опять плохо спал.
Мелочи дня, поедающие жизнь.
Зубная боль.
Пригласил к детям воспитательницу.
А солнце неумолимо совершает круг.
Хворает Оля. Захворала и Наташа. Изолировал Лену. Воспитательница существенно помогает.
Делал два доклада о Лиге Наций и СССР (Институт марксизма-ленинизма) и о съезде писателей.
Везде встречаю своих учеников-тверяков.
Этот день был намечен для отъезда в Крым, но в ЦК все еще не решен мой вопрос о поездке в Европу (командировка для расширения связей). Все обещают (культпроповцы!) пустить. Жданов, которому я передал письмо первоначально, передал в аппарат культпропа, аппарат нынче, ой, много значит!
Оля дома. Лена — в галерее с воспитательницей, а Наташа — у подруги.
Обедов не оказалось (столовая по выходным в нашем доме закрыта), ели кое-как.
Москва подтягивается под Европу. Но только мух много, а мухи — от грязи.
Доклад Московскому землячеству красногвардейцев о плане кинофильма «Октябрь». Нет ничего более трогательного, чем сидеть семнадцать лет спустя среди тех самых товарищей, с которыми в пороховом дыму и в громе орудий мы шли на твердыни капитализма за то, чтоб теперь мы могли строить свои гиганты-заводы и гиганты-дома. Красные партизаны — все люди чувствительные, с поэзией внутри, с романтическим отношением к революции и каждый — герой. Они на всякое начинание, касающееся их, взирают с горячей надеждой.
Многие без квартир. Другие без медицинской помощи. Третьи — теснимы материальной нуждой. Четвертые — интригой, от которой не спасает их геройство и известная моральная высота.
Ругался с Вейцером (Наркомснаб. СССР) и с его замом Болотиным по формальной волоките: не выдают карточек ГОРТа. Дети без продуктов. Жена (она кормит ребенка) тоже полуголодна. Думает, что я не активен в деле добычи книжечек ГОРТ. Вероятно, скоро люди забудут, что это за магические книжечки, а мы в наше тусклое (в культурно-бытовом отношении) время без них не могли бы прожить!
Вечером был у Вячи Молотова. Рассказал и историю с книжками. Говорили на редкость дружественно.
Книжки ГОРТа получил, наконец!
На чае в особняке на Спиридоновке, хозяин чая Уманский
[86]. По мере того как делается усталым, меркнет (меркнет в нем даже глупость, он делается менее ярким глупцом!). Гости — журналисты.Пришел Литвинов. Сел рядом со мной (тут же корреспондент Жиль).
Жиль спросил Литвинова о займах. Литвинов ответил, что мы (СССР) теперь в них не нуждаемся. Нам даже предлагают их, а мы отвергаем.