Прозрачная Равнина

— Напротив, — сказал ангел, — это доставляет удовольствие. Люди относятся друг к другу с уважением, потому что лучше от этого чувствуют себя. По-своему, это в равной степени эгоистично — зачем что-то делать, если нет никакой выгоды? — но вознаграждение становится в десятки раз больше, потому что все довольны в равной степени.

— Думаю, вряд ли, — сказала Алиисза. — Я думаю, что люди делают это от страха. Они боятся того, что если они не проявят уважение к другим, то кто-нибудь придёт и начнёт над ними господствовать, возьмёт на себя контроль. Ёжась от страха, они становятся обязанными придерживаться проявлению заботы и уважения, и это то же самое, как если бы кто-то пришёл и начал бы повелевать ими. Люди подобны слабым хныкающим существам, так как боятся настоящей силы. Они боятся, что кто-то другой заберёт её у них и станет использовать сам. Люди не могут вынести мысли о том, что они могут потерять силу, поэтому притворяются, что она им и не нужна.

Торан вздохнул.

— Ты и вправду в это веришь? — спросил он тихим, возможно сдающимся, голосом. — Серьёзно?

Алиисза улыбнулась. Наконец-то, он начал понимать, подумала она. Он не может изменить меня.

— Я верю в это так же, как и в то, что ты держишь меня здесь не потому, что хочешь, чтобы я научилась любви и состраданию, но потому, что ты боишься того, что я смогу взять у тебя, когда буду свободна.

— Тогда, думаю, нет особого смысла говорить тебе, что у тебя есть сын, — сказал дэв.

Алиисза почувствовала дрожь во всём теле. Сын? У меня есть сын!

— Могу я увидеть его? — с трепетом спросила она. — Ты можешь показать его мне? — алю показала на фонтан.

До того, как ответить, Торан долго смотрел на неё.

— Нет, — сказал он, наконец. — Пока нет.

Алиисза почувствовала, как её щёки вспыхнули от злости.

— Почему нет? — потребовала она. Она прошла через открытую местность, где сидел ангел, готовясь столкнуться с ним, хотя и знала, что в любом случае не смогла бы причинить ему вред. По сути, в этом иллюзорном саду не было ни одного из них. — Почему ты не хочешь показать мне сына? — спросила она более мягким и умоляющим, чем она того хотела голосом.

— Потому что, — ответил ангел, — он ещё не более чем простое слабое, хныкающее существо, которое для тебя — всего лишь каменная опора к обретению настоящей власти.

Алиисза открыла рот, чтобы возразить, но у неё не было слов. То, что сказал ангел, было правдой. Она не могла одновременно, и любить сына и рассматривать его, как средство для достижения цели. Подобное не могло согласоваться.

Торан поднялся.

— Думаю, что ты, наконец, начала понимать, — сказал он. — Ты права, я не могу изменить тебя. Я никогда и не пытался. Ты и только ты сама можешь изменить себя.

— Я не хочу меняться! — яростно прошептала она. — То, что ты мне показываешь — не больше, чем просто боль, печаль и одиночество! Как люди могут хотеть этого? Они никогда не действовали с сильной позиции! Они никогда не были способны взять то, чего хотят! Как их образ жизни может быть лучше того, чтобы стать сильным, независимым и могущественным? Как можно предпочесть поддаться глупой романтической идее, а не закалять себя против всех тех, кто хочет что-либо отобрать у тебя?

— Я вновь вернусь к тебе, — ответил ангел, — когда почувствую, что ты сама готова ответить на эти вопросы.

— Не уходи, — сказала она. Впервые она попросила его остаться. — Не оставляй меня здесь.

Торан мягко улыбнулся, затем протянул руку, легко прикоснувшись к её волосам и щеке. Прикосновение не было наполнено жаром страсти и возбуждения. Оно было исполнено нежности и доброты, любви и сострадания.

— Верно, — сказал он.

Наблюдать за тем, как ангел исчезает, было для Алиисзы самым тяжёлым испытанием в жизни.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— Там, — сказал Лакатаки.

Эйзер указал Воку и Засиану на долину, простиравшуюся под ними. Камбион вгляделся в направлении, указанном огненным дварфом, разглядывая шахту ифритов. Огромная стена, сверкающая на солнце как начищенная медь, с охраняемыми воротами и сторожевыми башнями, построенными друг от друга на равном расстоянии, окружала яму, выкопанную в склоне горы. Из ямы исходило сияние от расплавленных пород. Единственной особенностью строения, как видел полудемон, была башня специфической веретенообразной формы. Остальное было едва видимо. Панораму застилало дрожащее марево, возникающее из-за сильного жара, свойственного этому Плану.

— Что это? — спросил Засиан, глядя туда же куда и Вок. Жрец, казалось, был впечатлён открывшимся видом.

— Жидкое стекло, — ответил Лакатаки, — Оно течёт под землёй, выходя на поверхность пузырями. Ифриты собирают жидкость и отливают из неё формы тут же в крепости, пока она не остыла. Это самое чистое и прозрачное стекло во всём мире. — добавил он.

В голосе Лакатаки было больше горечи, нежели гордости.

— И ифриты заставляют трудиться в шахтах рабов, — сказал Вок. — Ваш клан там.