«Вдова, дочь скоро выходит замуж, тратит кучу денег на свадьбу, желает впечатлить двор, поздний брак принес бы удачу в делах и звание пэра», — промелькнула мысль в голове у Мильвариоса.
— Император, конечно, может позволить себе самое лучшее, — произнесла леди Аррикин, махнув веером в сторону музыкантов.
— Ах, мне кажется, ваша очаровательная дочь собирается выйти замуж в следующем месяце. Постарайтесь не пропустить этот скромный спектакль, вы же знаете, каким может быть наказание за измену.
Леди Аррикин застенчиво улыбнулась:
— Как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Сколько бы вам потребовалось, чтобы поставить свою подпись под брачным гимном?
— Моя госпожа! — прошептал Мильвариос, кладя руку на грудь. — Мое перо может использовать только император.
— Почтенный Мильвариос, я уверена, есть некоторые исключения относительно вашего пера, о которых императору лучше не знать, — ответила леди Аррикин, выразительно посмотрев на него.
— Хорошо… возможно, я бы мог, по крайней мере, разделить свое вдохновение с вами… Возможно, через час, когда празднество перейдет на ту стадию, на которой им уже не нужно руководить?
— В ваших покоях, господин Мильвариос?
— Я бы не мог предложить ничего лучше, моя прекрасная госпожа.
Покинув ее, Мильвариос решил взглянуть на музыкантов. Все шло великолепно, только лишь лира была прислонена к стулу, а музыкант пропал.
«С другой стороны, кажется, никто не обращает сейчас особого внимания на музыку, так что не стоит беспокоиться, — подумал Мильвариос. — Мой триумф совершенен».
С музыкой все было в порядке, но вообще на свадьбе время о времени происходили какие-то мелкие неприятности. Акробат, выпрыгнувший из свадебного торта, испеченного в виде императорского дворца, оступился, хотя и не упал. В течение церемонии жених путал слова и несколько раз отвечал за невесту. Одна из лошадей почетного караула опорожнила свой кишечник прямо во время парада, растянувшегося на пятьдесят ярдов по внутреннему двору, начиная от дворцового храма и заканчивая у портика собраний. «И лишь моя музыка безупречна», — вновь и вновь думал Мильвариос. Конечно, император был удовлетворен и обещал сделать его Герольдом Декларации. А сейчас у Мильвариоса появилась и та, что согреет его постель в оставшуюся часть ночи. Хотя она была немного старовата, как некоторым могло показаться, на ее коже не наблюдалось морщин, и, как говорили, леди Аррикин придерживалась диеты и даже делала упражнения для поддержания своего очарования.
Но Мильвариос не мог продать гимн леди Аррикин. Однако он сумел бы написать его, а затем распространить слухи о вероятности своего авторства. Считалось, что ему более пристало отказаться от комментариев, нежели опровергать эти слухи, тем самым давая повод думать, что гимн вышел из-под его пера. Это также дало бы окружающим повод считать, что император благоволит дочери леди Аррикин, что было немаловажно. Ирония заключалась в том, что гимну даже не обязательно было быть хорошим, раз Мильвариос отрицал бы свое участие в нем. В самом худшем случае Мильвариос просто проведет замечательную ночь с леди Аррикин, а затем наймет какого-нибудь голодающего студента-музыканта, чтобы тот написал что нужно.
Оглядевшись в последний раз, Мильвариус подумал, что все идет как по маслу. Присутствующие постепенно пьянели, объедались и флиртовали друг с другом. Мильвариос сумел привлечь внимание императора, и тот поманил его к себе.
— Мой господин музыкант, как бы я был без тебя? — спросил ласково монарх, когда Мильвариос склонился перед ним. — Сколько мелких неприятностей произошло на этой свадьбе! Неужели это предвещает, что и сам брак будет полон подобных раздражающих мелочей?
— Не могу сказать, Ваше Величество. Я музыкант, а не провидец.
— Только твоя музыка безупречна. Конечно, ты понимаешь значение этого?
— Возможно… — начал было Мильвариос, не зная, что сказать: мысли одна за другой внезапно появлялись в его голове. — Возможно, в браке и придется столкнуться с определенного рода досадными неожиданностями, но супруги будут жить в гармонии друг с другом, несмотря на превратности судьбы.
Император улыбнулся и хихикнул. Это был первый знак его хорошего настроения за весь день.
— Скажи мне, мой гармоничный друг, сгодишься ли ты в сенешали? — спросил он, не переставая улыбаться Мильвариосу.
— Знаток музыки должен также быть сенешалем, Ваше Величество, но сенешалю не обязательно быть музыкантом.
— Молодец, Мильвариос, молодец. Ну же, скажи, почему ты хотел меня видеть?
— Я надеюсь, что в награду за сегодняшний вечер вы соблаговолите отпустить меня на ночь, господин.
— Конечно, иди в кровать хоть сейчас, и крепкого тебе сна. Завтра ты узнаешь о своих новых обязанностях, приходи ко мне за час до полудня. Вероятно, ты сможешь привнести часть своей гармонии в суетную дворцовую жизнь.