Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

– Разрешение, – усмехнулся Семенов. – Он наградной. Передается по наследству… Наши купили лицензию у братьев Наганов в 1895 году и сначала попросили не переделывать механизм, поэтому надо было каждый раз взводить курок.

– Зачем? – удивился Леха.

– Для экономии патронов и кучности стрельбы. И барабан разряжался вручную…

– Упаси господи, – сказал Леха. – У меня, по счастью, в танке «стечкин» был. Я в танковых войсках служил…

– Начинается! – не выдержала Женя. – Скучно, мальчики!

– Это сейчас «стечкин», – не обращая внимания, продолжал Семенов, – а в Отечественную танкистов вооружали именно наганом, чтобы его можно было в прорезь просунуть и гильзы не летели…

Тома расстегнула чехол, аккуратно достала гитару и, перебирая струны, еле уловимым движением подтягивала колки.

– А дед ваш с войны вернулся? – спросила она.

– Дед в войсках НКВД служил, отец – во внутренних, – спокойно ответил Семенов, взял у Лехи наган, крутанул барабан и нажал контрольный спуск. – Там где-то, на Севере…

Тома внимательно посмотрела на Семенова и неожиданно запела, резко перейдя из настройки в аккорд. Запела грустную песенку про Север, с которым, как ей казалось, порвала навсегда.

Проклятый Север не дает
Спокойно спать, привычно мыслить —
Проклятый Север вновь зовет
Пожаром облетевших листьев.

А за окном – все те же крыши.

На крышах – те же облака.
И у соседа слева – грыжа.
Внизу – цыпленок табака.
А облака, а облака
Над городами пролетают.
Куда – пока еще не знают.
Дожди их ватные бока
Слезой на землю проливают.

С утра кочуем в поездах,

Вам на Таганке пересадка.
А в море Лаптевых касатка
Кричит на разных языках.

Привычно тащат электрички

Обеды, пудреницы, спички.
Увозят в общем направленьи
Несхожие мировоззренья.

А облака, а облака

Опять куда-то улетают.
Куда – пока еще не знают.
Ветра их ватные бока
Безжалостно разъединяют.

А мы друг друга по плечу,

А мы друг другу о вчерашнем.
И к участковому врачу
Стоим, как в скорбном списке павших.

Но суета сует, час пик,

Тоска, удушье, недомолвки.
А где-то Мутный Материк
Прекрасен в утренней помолвке.

А облака, а облака

Бесповоротно улетают.
Куда – по-прежнему не знают.
Года их ветхие бока
Перебирают. Тают. Тают…

Тома допела, положила гитару на колени.

– Я не совсем понял, – сказал Семенов, – вот это, про скорбный список павших, кажется… По-моему, как-то, м-м… Хотя пока до наших врачей достоишься – еще десятком болезней заболеешь. Факт. – Он приглашающе засмеялся, но увидев, что его никто не поддержал, закончил скомканно: – У нас, в ведомственной поликлинике, в этом смысле, конечно…

Леха увидел, как заливается краской Женькино лицо.

– Это так, – поспешил сказать он, – для рифмы. Эти самодеятельные поэты понапишут черт-те чего, а мы – ломай голову. Ты нам, Томка, больше таких песен не пой.

Грустно улыбнулась Тома.

Леха срочно «залатывал» паузу.

– Анекдот вчера рассказали… Жена возвращается домой и застает своего немолодого, обрюзгшего, плешивого мужа в постели с очаровательной юной любовницей. Она останавливается посреди комнаты и спрашивает у любовницы: «Ну ладно, я – жена. Но тебе-то зачем это нужно?..»

Леха коротко хохотнул.

Дробно посмеялся Семенов.

Женька встала и вышла на кухню.

– Это глупо, Комарик.

– Ну, глупо.

– Тогда зачем?

– Он же ортодокс, Женька…

– Я знаю, – спокойно согласилась она.

Леха подошел к окну, ткнулся лбом в стекло. Обволакивала Садовое кольцо ночная сырость.

– Как ты могла, Женька?

– Зато я бесконечно могла жить по чужим углам, без прописки, без работы… Могла по утрам высчитывать полтинник – ехать мне сегодня на метро или на автобусе, которым хоть и дольше, но можно проехать «зайцем», сэкономить пятак и купить рогалик, а на два – сдобную булочку… – Но мы сами выбрали такой путь.

– Неправда. Мы выбрали трудный путь, но не такой. Ах, как мы были молоды, талантливы и глупы. Казалось, будет диплом – и откроются врата в рай. Вот диплом, вот врата, а вот привратники, которые по-прежнему пропускают только своих…

В комнате Тома сказала Семенову:

– Хотите, что-нибудь еще спою?

– Конечно.