В июле прошлого года, в перерыве между экспериментами, когда профессор вернул мне обычный вид, я отправился в Шварцвальд, чтобы восстановить силы и здоровье. Впервые я встретил Пандору в небольшой деревушке Сент-Блазиен и был ею совершенно очарован. Они с отцом приехали с Рейнского водопада и направлялись дальше на север. Я отправился следом за ними.
В гостинце «Штерн» я влюбился в Пандору, на вершине горы Фельдберг уже души в ней не чаял, в Гёлленпассе готов был отдать жизнь за одно только ласковое слово из ее уст. В Горнисгринде я умолял ее разрешить мне броситься с вершины горы в мрачные воды Муммельзее, чтобы доказать свою преданность.
Вы знаете Пандору, поэтому мне незачем оправдываться за такое стремительное нарастание безрассудной страсти. Она флиртовала со мной, смеялась вместе со мной, смеялась надо мной, ездила со мной, гуляла со мной по глухим тропкам в зеленых зарослях, карабкалась со мной на скалы, такие крутые, что совместный подъем превращался в одно долгое и сладкое объятие. Она разговаривала со мной о науке и чувствах, выслушивала мои горячие речи, полные надежды, одергивала меня, остужала и сводила с ума. Словом, делала все, что хотела, пока ее прозаичный папаша попивал в гостинице свой кофе, просматривая финансовые колонки свежих нью-йоркских газет. Но любила ли она меня, не знаю до сих пор.
Когда Пандора рассказала отцу, чем я занимаюсь и какие у меня перспективы, он тут же оборвал нашу короткую идиллию. По-моему, он посчитал меня то ли профессиональным мошенником, то ли лекарем-шарлатаном. Напрасно я уверял его, что стану известным и, скорее всего, богатым. «Когда станете известным и богатым, – с ухмылочкой заявил он, – милости прошу в мой офис на Брод-стрит». И увез Пандору в Париж. Ну а я вернулся во Фрейбург.
Через несколько недель, в солнечный августовский полдень, я стоял в лаборатории Фрёликера, и четыре человека, находившихся на расстоянии вытянутой руки, меня не замечали. Каспар позади меня мыл лабораторные сосуды. Фрёликер с гордым видом широко улыбался и поглядывал туда, где я должен был располагаться. Двое коллег-профессоров, приглашенные под пустячным предлогом, обсуждали какую-то тривиальную проблему, едва не задевая меня локтями. Наверно, они могли бы услышать даже биение моего сердца. Перед уходом один из профессоров спросил: «Кстати, герр профессор, ваш ассистент, герр Флэк, уже вернулся из отпуска?» Испытание прошло успешно.
Когда они ушли, профессор Фрёликер, как и вы сегодня, пожал мою невидимую руку. Он был в полном восторге. «Мой дорогой мальчик, – сказал он. – Завтра наш эксперимент завершается. Вы должны появиться… точнее – не появиться перед общим собранием факультета. Я уже послал телеграфом приглашения в Гейдельберг, Бонн и Берлин. Приедут Шроттер, Хэкель, Штайнметц, Лавалло. Мы с триумфом продемонстрируем свое открытие самым выдающимся физикам нашего столетия. Потом я открою все секреты, которые пока что скрывал даже от вас, моего сотрудника и верного друга. Вы должны разделить славу со мной. Я что-то слышал о лесной птичке, упорхнувшей от вас. Мой мальчик, приняв свой обычный вид, вы отправитесь в Париж и предстанете перед нею в ореоле славы и научного признания».
На следующее утро, девятнадцатого августа, когда я еще не встал со своей раскладушки, в лабораторию вбежал запыхавшийся Каспар. «Герр Флэк! Герр Флэк! – крикнул он. – Герр доктор профессор умер от апоплексического удара…»
V
Рассказ подошел к концу. Я надолго задумался. Что я могу предпринять? Что мне сказать этому несчастному? В каких словах выразить свои соболезнования?
Невидимый Флэк горько всхлипывал.
Он первым прервал молчание.
– Это невыносимо, невыносимо, невыносимо! Я не преступник перед людьми, я не грешник перед Богом, но осужден на страдания в тысячу раз страшнее адских мук. Я рожден, чтобы ходить по земле, как обычный человек, живя, любя, постигая окружающий мир, но от того, за что мы ценим жизнь, меня отделяет барьер, который невозможно преодолеть никогда. Даже привидение можно увидеть. Я фактически живой труп, меня не существует. Ни один друг не может взглянуть мне в глаза. Если я попытаюсь прижать к груди любимую женщину, ответом мне будет лишь невыразимый ужас. Я вижу ее почти каждый день. Проходя мимо нее по лестнице, я прикасаюсь к ее платью. Любила ли она меня? Любит ли она меня? Если я узнаю это, не станут ли мои муки еще страшнее? И все-таки я хочу знать правду. Именно поэтому я и пригласил вас сюда.
И тут я совершил величайшую ошибку в своей жизни.
– Хочу вас обрадовать, – сказал я. – Пандора всегда вас любила.
Столик внезапно опрокинулся, и я понял, что Флэк в страстном порыве вскочил на ноги. Обеими руками он судорожно схватил меня за плечи.