Прозрачный дом

– Что вы здесь устроили? Как это понимать? Вы уже давно должны были отправиться на самоподготовку, – гневно отчитывал девушек Тимыч, протягивая Лоре свой носовой платок. – Приложи к уху, и немедленно в медпункт. Деретесь, как заключенные в тюрьме. Мне стыдно за вас. Скажите на милость, что вы на этот раз не поделили?

Девушки молча приводили себя в порядок, не поднимая глаз на учителя. Лора старалась поскорее натянуть на себя халат и сбежать в медпункт, но Тимыч стоял на своем:

– Почему я должен повторять вопрос? Из-за чего драка?

Наташа, громко сопя, поглядывала из-под густой челки на свою соперницу, но так как Лора не открыла даже рта, то она перевела взгляд на учителя и еле слышно пробубнила:

– Из-за Волкова.

– Вы дрались из-за Родиона?! Какой кошмар, это же вдвойне стыдно! Это парни дерутся за девчонок, а не наоборот. Помните, мы с вами учили рыцарские бои, на которых рыцари сражались за сердце своей прекрасной дамы, а что же вы так низко себя цените?

– Тимофей Михайлович, объясните Наташе, что Родик мой, и ей нечего лезть к нему, – наконец заговорила Лора, поднимая на учителя свои красивые миндалевидные глаза, полные гнева.

– Вам обеим нужно усвоить, что мужчины не ценят излишнего проявления чувств.

– Точно, Мухина, ты прилипла к Родику как сопля, даже смотреть противно, – выпалила Лора, довольная, что Тимофей Михайлович принял ее сторону.

– Ты, Лора, тоже ведешь себя недостойно. Сквернословишь, дерешься, не думаю, что Родион мечтает о девушке с таким поведением.

Лора в ответ хмыкнула, схватила пакет с надписью Montana и направилась к выходу, сжимая в руке чужой браслет. А Тимофей Михайлович подождал, когда захлопнется за ней дверь, и решил продолжить разговор с Мухиной.

Девушка поверх мокрого халата натянула коричневую вязаную кофту, затем стала собирать свои банные принадлежности и ждала вопросов. Она была довольно умна и хорошо изучила манеру Тимыча их воспитывать. «Сейчас будет докапываться до сути. Ему важна не косвенная, а истинная причина драки», – размышляла Наташа, чувствуя на своем затылке тяжелый взгляд классного руководителя.

– Наталья, может, расскажешь, что на самом деле послужило причиной драки?

– Ничего особенного. Я сплела для Родика фенечку, а Лора у меня ее отобрала. Решила, что может мне запретить делать то, что я считаю нужным. А это нарушение моих свобод, не так ли?

Тимофей Михайлович тяжело вздохнул и ничего не ответил. Он открыл входную дверь и взглядом показал ученице на выход.

– Вы нас накажете? – решила поинтересоваться Мухина, чувствуя, что разговор не окончен.

– Нет, Наталья, вы и так уже наказаны.

– Что вы имеете в виду?

– Вы чувствуете, что потеряли внимание Родиона, – отсюда и гнев, от безысходности.

В то время, когда Тимыч выслушивал по телефону сторожа, в квартире Ольги Васильевны тоже раздался звонок, но не телефонный, а дверной. Это была та самая Нина Ивановна – Колба, как ее минуту назад назвал Тимыч. Она еле удерживала на одной руке свежеиспеченный медовый торт, но предназначался он отнюдь не для пионервожатой.

– Оленька Васильевна, а я к вам, – сладким голоском пропела химичка, но, заметив, что открывшая дверь хозяйка квартиры хотела запротестовать, подумав, что соседка пришла с презентом, Нина Ивановна тут же принялась объяснять: – Это торт для Тимофея Михайловича, я хотела попросить у вас какое-нибудь симпатичное блюдо, чтобы празднично его преподнести. У вас найдется нечто подходящее?

– Конечно, конечно! – воскликнула Ольга, приглашая Нину Ивановну войти, с недоумением рассматривая ее яркий цветастый халат с запахом. По мнению вожатой, разгуливать по соседям в халате был чистой воды моветон, но у Нины Ивановны на этот счет были свои соображения: она считала, что красивая вещь никогда не может быть неуместной. Всякая мало-мальски нарядная безделушка ее радовала, а по-настоящему дорогие и дефицитные вещи были предметом ее тайных и не очень грез и желаний. Она стояла в очереди на всевозможные люстры, ткани и сапоги, водила дружбу со всеми продавщицами и кладовщиками и сводила с ума Льва Борисовича бесконечными разговорами о вещах, которые появлялись в домах у их друзей. Но когда эта дама узнала, что за глаза ее называют Колбой, то даже обрадовалась. «Наверное, я еще не такая и толстая, если ребята решила меня прозвать стройной стеклянной посудиной», – шутливо рассуждала она, поедая очередной жареный пирожок с картошкой, сидя со Львом Борисовичем на кухне, прикидывая в уме, где бы раздобыть домашний халатик понаряднее. Ведь школа для Нины Ивановны была местом, где главенствовали правила и дисциплина, там она всегда выглядела и вела себя очень сдержанно, а всю свою яркую натуру, тягу к экспериментам и любовь к мишуре она проявляла лишь за плотно закрытыми дверями учительского дома.

– Ах, Оленька Васильевна, сколько у вас красоты, – рассматривая дорогую мебель и импортный магнитофон, начала Нина Ивановна.