Прозрачный старик и слепая девушка

«О чем он говорит? — удивленно думала Генувейфа. — Как странно. Он говорит о нашем блошином рынке?»

— Я для того и привел вас сюда, — сказал Эгрей, — чтобы вы могли прикоснуться к любой из этих вещей. У нас, думаю, достанет денег, чтобы купить одну из них — ведь все они краденые и, стало быть, стоят недорого.

— Опишите мне это место, — попросила девушка.

Эгрей обвел глазами площадь: обшарпанные дома, забитый грязью фонтан, жалкие статуи, чумазая дурочка, пускающая губами пузыри... И начал:

— Это совсем маленькая площадь. Она окружена крохотными строениями, и каждое из них — произведение искусства. Например, на углу стоит домик, выкрашенный золотой краской. Краска положена так удачно, что не бьет в глаза, но распространяет мягкий свет. Четыре окна украшены лазурными лепными наличниками, а пилястры разрисованы красными цветами. Рядом с этим домом — следующий. Он... э... сделан в форме цилиндра. У него на фасаде есть огромное окно. Погодите, сосчитаю… Да, двадцать маленьких прозрачных стекол в переплете. От этого дом кажется клетчатым.

«Где это он все увидел? — смятенно думала Генувейфа. — Он, наверное, шутит. Неужели такими россказнями можно украсть сердце девушки?»

— Почему никто прежде не приводил меня сюда? — тихонько спросила Фейнне. — Здесь так чудесно!

— Многие из нас имеют собственные заветные места в городе, — проговорил Эгрей, подсаживаясь к Фейнне и осторожно запуская руку вокруг ее талии. — Мы как бы находим для себя охотничьи угодья. И уж конечно не любим делиться тем, чем хотели бы владеть в одиночку.

— Странно, — повторила Фейнне. — Неужели у меня нет друзей, способных подарить мне какой-нибудь красивый уголок? В конце концов, я ведь не отберу... я его даже не увижу...

— Слушайте дальше, — сказал Эгрей. — Третий дом — мой любимый. На его фасаде резвятся лепные тритоны. Они розовые, похожи на креветок. Один дует в раковину, а остальные прыгают вокруг. Очень веселый дом. Там, впрочем, обитает жуткий старик. Вечно в ночном колпаке высовывается из окна и кричит: «Прекратите шуметь! Я вызову экзекуторов!» — Эгрей передразнил хриплый, недовольный крик старика.

Фейнне засмеялась.

«Здесь нет никакого старика, — ужасалась Генувейфа. — Зачем он лжет? И дом совсем не такой. Обычный квадратный дом, три этажа. И никакой старик там не живет. В первом этаже — старуха с десятком приживалок, племянниц каких-то и бывших горничных. Во втором — три семьи, у них какое-то страшное море детей, и все золотушные. В третьем — дама с отрубленным носом, двое пьяниц и еще какой-то человек с трясущейся головой, он лысый...»

Эгрей между тем посмотрел на Генувейфу и встретился с ней глазами. Девушка не успела отвести взгляд, поэтому Эгрей без труда заметил, что она удивлена и даже возмущена. Он покачал головой. Она вспыхнула и отвернулась.

Фейнне уловила движение своего спутника.

— Там кто-то есть? — спросила она.

— Да, с той стороны сидит девочка. Смешная малышка. У нее в волосах — цветы, на ней голубое платье. Я еще не встречал ее здесь.

— Я хочу поговорить с ней, — попросила Фейнне. — Можно подозвать ее ближе?

— Нет уж! — крикнула Генувейфа. — Я в этом участвовать не буду!

Она вскочила и бросилась бежать.

Фейнне ощутила странный прилив тревоги. Нечто грубое, но подлинное ворвалось в хрупкий иллюзорный мир, где все было так чудесно, так красиво.

— Почему она так сказала? — повторяла Фейнне, хватая Эгрея за руки.

— Не знаю, — растерянно отвечал он. — Клянусь вам, Фейнне, понятия не имею. Просто девочка. Должно быть, взбалмошная. Есть такие дети, которым не нравятся влюбленные.

— Мы разве влюбленные? — удивилась Фейнне.

Эгрей помолчал немного, а затем, тщательно следя за интонациями своего голоса, проговорил:

— В том, что касается меня, — несомненно.

Фейнне молчала так долго, что Эгрей успел испугаться, успокоиться и перепугаться снова. Неужели она расслышала в его тоне дребезжание, поймала его на фальши? Но он даже не был уверен в том, что действительно лгал. Не испытывать к Фейнне влечения мог бы разве что покойник. А сейчас, когда она сидела рядом с ним на каменной ограде, разогретая солнцем, и ее пепельные волосы тускло поблескивали, а милое лицо озарялось рассеянной, мечтательной улыбкой, Фейнне как будто пробуждалась от бесконечного сна и была уже готова полюбить... первого встречного, который догадается подставить ладони и просто поймать падающее с небес кровище. Так почему бы этим «первым встречным» стать самому Эгрею?

В глубине души он знал ответ. Он вполне отдавал себе отчет в том, кто он такой. Он видел ущербность, недостаточность своей души так же ясно, как другие видят убывание луны Стексэ. Когда Пиндар рассуждает о том, что важно не происхождение, не кровь, текущая в жилах, но лишь свойства разума и сердца, которые могут быть благородными у человека самого низкого происхождения, — Эгрей понимал: это все не про него.