Прозрение

Именно на этих учениях и вспыхнула та ссора с Форрестером, которая так давно назревала. Вот уже целую неделю – утром и после обеда – они лежали по два часа на земле, целясь и стреляя в круглые мишени, силуэты человеческих фигур и «бегущих зверей». Но и на исходе седьмого дня молодой Форрестер стрелял так же плохо, как и в начале стрелковой подготовки. В результате нервы его стали сдавать – он начал стрелять, не дожидаясь приказа начальника.

Наступила пятница. Молодые офицеры надеялись, что на выходные их отпустят домой – они спешили поскорее «отстреляться», чтобы успеть на шестичасовой поезд. Поскольку огневой рубеж было запрещено покидать до тех пор, пока не закончат стрельбу все офицеры, товарищи стали покрикивать на Нейла, чтобы он поскорее разряжал свою винтовку. Нервничая, прекрасно понимая, что времени у него в обрез, Форрестер целился в этот день дольше обычного.

Но, к его огромному изумлению, – как, впрочем, и к изумлению всех остальных офицеров, кроме Алекса, – мишени постоянно падали, сраженные меткими выстрелами… Так продолжалось до самого окончания упражнений, когда дежурный офицер махнул флажком, разрешая молодым стрелкам покинуть рубеж. Сержант связался по полевому телефону с линией мишеней, после чего подошел к молодым офицерам и с важным видом произнес:

– Мистер Рассел и мистер Форрестер, мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

Оба молодых человека подошли к сержанту: один с улыбкой, другой—с недоуменным вопросом в глазах. Сержант посмотрел на Алекса:

– Сегодня вы не в форме, сэр, – лишь половина ваших выстрелов достигла цели.

– Я плохо выспался, – как ни в чем не бывало ответил Алекс.

Сержант поморщился и обратился к Нейлу:

– А вы, сэр, добились поразительных успехов. Может быть, причина их кроется в том, что вы хорошо выспались?

Форрестер постарался изобразить улыбку:

– Но ведь должен же был я когда-нибудь научиться хорошо стрелять.

– Конечно, сэр, – проговорил сержант. – Тем более, что хуже вас не стреляет в полку ни один офицер… Пора бы чему-то научиться… Однако одно обстоятельство кажется мне в высшей степени странным: вы действительно неплохо стреляли, но почему-то у вас получился слишком большой расход патронов. – Сержант выдержал эффектную паузу и продолжил: – Итак, господа, напрашиваются два ответа: либо мистер Форрестер израсходовал больше патронов, чем положено, либо по его мишеням стрелял кто-то другой. Что вы скажете по этому доводу, мистер Рассел?

Алекс спокойно посмотрел на сержанта и проговорил:

– Ребятам так хотелось поскорее уехать домой… В этот день домой не был отпущен ни один офицер.

Прямо с огневого рубежа Алекса отправили в наряд – чистить винтовки. Нейлу Форрестеру было приказано вернуться на позицию и начать упражнение с самого начала – он был настолько выведен из себя, что стрелял и стрелял… до тех самых пор, пока вдали не раздался прощальный гудок шестичасового поезда.

За обедом царила гробовая тишина, но по лицам младших офицеров было видно, что с минуты на минуту может разразиться гроза. Алекс не удивился, когда после еды к нему подошел старший группы и попросил его пройти в его комнату. И все же, когда переступив через порог, он увидел, что в помещении уже собрались остальные младшие офицеры, – они сидели на кровати, на столе, на комоде, – ему стало немного не по себе. В глазах сослуживцев Алекс прочитал нескрываемую враждебность.

За годы учебы в средней школе и университете Алекс успел кое-чему научиться: ему стало ясно, что он попал на заседание импровизированного комитета по принятию карательных мер… Рассел ухмыльнулся: вот еще одна дурацкая традиция, от которой в их возрасте следовало бы давным-давно отказаться.

Обвинения, посыпавшиеся в его адрес, были на удивление банальны: он потерял честь и совесть, демонстративно издевался над сослуживцем, пытался заслужить похвалу начальства, много о себе возомнил и – в результате – подвел весь полк.

Как и следовало ожидать, свидетелей обвинения оказалось более чем достаточно: один за другим выходили на середину комнаты молодые офицеры, бросая в лицо Алексу оскорбительные фразы… Ничего не поделаешь, человек, сознательно противопоставивший себя коллективу, рано или поздно должен был стать жертвой такого самосуда.

Алекс стоял перед письменным столом, словно подсудимый перед трибуналом. Когда «председательствующий» спросил, имеет ли он что сказать в свою защиту, он промолчал, так как слишком хорошо знал, что в подобных случаях любые слова могут лишь усугубить наказание…

Затем, обведя взглядом собравшихся, Алекс спокойным голосом сказал, что на их месте он как можно скорее свернул бы эту бессмысленную процедуру и дал бы ему возможность преподать Нейлу Форрестеру несколько уроков стрельбы. Ему не дали договорить: самозваный трибунал желал расправы…

На середину комнаты вышел старший группы и сказал:

– Обвиняемый Рассел, ты признан виновным по всем пунктам. Приготовься выслушать приговор.