Прозрение

— Уточним. Вы, Дмитрий Николаевич, — заявитель. Когда ваше заявление поступило в прокуратуру, оно стало юридическим документом. Сейчас просто поздно рассуждать: устраивает или не устраивает. Теперь — такова моя обязанность расследовать дело — ваше заявление дает повод для многих вопросов. Поэтому прошу вас посмотреть на документ глазами человека, который может подтвердить достоверность изложенного. Но я, следователь Ледогоров, отнюдь не перекладываю на ваши плечи свою обязанность — доказать виновность заявителя или дать иное заключение. Верю или не верю — понятие субъективное. Первооснова соблюдения закона — доказательство. Давайте рассмотрим дело с этих позиций.

— Я готов. Спрашивайте.

Вячеслав Александрович надеялся, что тактический путь установления контакта с Ярцевым — обращаться к добрым началам в душе человека — приведет к выявлению подробностей, которых нет в заявлении. Он снова вспомнил телеграмму Жбакова — свидетельство правдивости Ярцева — и спокойно спросил:

— Вы ничего не хотите добавить к заявлению?

— Нет… Пока нет.

— Ну и ладно. — Вячеслав Александрович не стал уточнять оговорку Ярцева. — Когда вы пошли в дом Крапивки, у вас не возникло опасения, что хозяева окажут сопротивление? Топор-то у них, во всяком случае, был. На что вы рассчитывали?

Дмитрий Николаевич покраснел. Вопрос адресован Проклову. О чем он тогда думал?

— Не знаю… Помню, кудлатый сказал: «У нас есть документ. Разрешено производить обыск».

— Вы видели документ?

— Нет. Поверил, что есть такая бумажка. Злость во мне кипела. Мать вспоминал.

— Вы знали, что у них есть револьвер?

— Нет. Видел, как кудлатый вынул из кармана пугач. Говорил, что купил мальчонке.

— Когда это было?

— На поминках. Когда водку пили. Взял я пугач, посмотрел. Щелк, щелк… игрушка!

— Почему убили отца Крапивки?

— Не знаю.

— Как это произошло?

— Я долго не мог открыть крышку сундука. Старик бросился на меня. Тогда хромоногий потащил его к печке. Старик вырвался, схватил кочергу, ударил хромого. Кудлатый стоял рядом со мной. Караулил, как бы я кубышку не унес. Хромоногий опять полез в драку. Старик отшвырнул его. Тогда кудлатый вынул из кармана кожанки револьвер и выстрелил. Убил старика. Я все еще возился с сундуком. Наконец отвалил крышку. Кудлатый подскочил, взял кубышку. А я — сапоги. Новые. Хромоногий повалил мать Крапивки. Заметил, у него был нож. Мать билась в истерике.

Видно, он ранил ее и отбежал к окну. Кудлатый крикнул: «Ванька, добей ведьму!» Я испугался, бросил сапоги и попятился к двери. В этот момент увидел Федьку. Кудлатый кричал: «Добей!» Но я убежал. Что было дальше — не знаю. Когда добежал до шоссе, услыхал второй выстрел. Я не оглядывался — удирал. Вот так это запомнилось.

— Запомнилось или было? — спросил Вячеслав Александрович.

— Было! Поэтому и запомнилось.

Дмитрий Николаевич закурил.

— Теперь мысленно поставьте свой стул рядом с моим, — сказал Вячеслав Александрович. — И порассуждаем по поводу рассказа Ивана Проклова… Будем терпеливы и попытаемся установить адекватность услышанного с реальной ситуацией, происшедшей в Камышах. Скажите, какой бы вы сделали вывод? Вы, Ярцев!

Дмитрию Николаевичу показалось, что следователь готовит какую-то уловку, но ему чего-то не хватает для неожиданного эксперимента…

— Поняли вопрос?

— Да. Но позвольте заметить: в самом вопросе уже есть ответ…

— Любопытно. Поясните.

— Показания Проклова не подкреплены доказательствами. А вам они нужны.

— Очень, — спокойно подтвердил Вячеслав Александрович.

— Но это уже обвинение в адрес Ярцева. Что делать мне? Где добывать справки, факты, все, что называется вещественными доказательствами? Ваше право верить или не верить…

— Хорошо, что обострили разговор. Полезно! И мне и вам.

— Может, мне как заявителю — да! Но это моя временная визитная карточка. Будет другая… Я — обвиняемый. Какой же вывод я должен сделать?

— Помогите мне.

— Как?

— Об этом и разговор.

— Если вам мешает фамилия Ярцев, называйте меня Прокловым.

— Что изменится?

— Вам решать, Вячеслав Александрович. Только Проклов стал бы говорить то же самое. Он другого не знает. Другого не было. Разница в одном, самом существенном: Ярцев осуждает себя. А вот Проклов, честно говоря… Затрудняюсь ответить.

Вячеслав Александрович внимательно выслушивал возражения Ярцева и сдержанно задавал наводящие вопросы, не вступая с ним в спор. Он запомнил одну подробность, которая возникла внезапно. Ярцев, не отвергая заявления, почему-то хочет приблизить момент вручения ему обвинительного заключения. Почему?

Дмитрий Николаевич уставился на обложку синей папки. Надпись «Проклов» назойливо лезла в глаза. И вдруг, преодолев мучительный рубеж покорности, он категорично произнес:

— Я хочу внести дополнение к своему заявлению.

— Пожалуйста. Вот бумага, пишите.