Прозрение. Спроси себя

Уже в поезде, когда мимо окон поплыли дачные поселки, Федор порадовался, что вырвался наконец из больницы. И какая-то разом возникшая сила не дала ему лечь и забыться в долгом сне, а приковала к окну, за которым была жизнь. Он не видел ее двадцать один год.

Молва о возвращении Крапивки тотчас облетела весь дом. В комнату, где он жил, набилось много народу.

Всех поразило исцеление Федора. Поэтому больше всего расспрашивали о профессоре Ярцеве. Но о нем Крапивка говорил скупо, не вдаваясь в подробности. А обитатели дома без устали задавали вопросы про операцию, про то, велика ли очередь в больницу. Интересовались, сколько надо платить профессору.

И тут Федор не сдержался:

— Это вы чего удумали? Зря! Никаких денег!

Многие тоже почувствовали надежду, просили Крапивку написать профессору письмо, надеясь, что рекомендация Федора поможет.

Только к полуночи комната опустела. Крапивка стоял в коридоре и наблюдал, как расходились люди: кто-то шел, прижимаясь к стенке, многие тащились, постукивая палкой впереди себя, другие плелись, держась за руки.

Он плотно зажмурил глаза и с ужасом увидел себя среди этих людей, бредущих по коридору, и впервые после операции всем существом своим почувствовал, каким счастьем одарил его Ярцев.

С этой внезапной радостью он вернулся в свою комнату. Все здесь выглядело тускло: бледные желтоватые обои, подсвеченные маленькой лампочкой, стол с двумя чашками и неуклюжей пепельницей, которой пользовался сосед Кузьмич, куривший дешевые сигареты «Дымок».

По сторонам от окна стояли две кровати. Сколько раз за минувшие годы он подходил к окну, пытаясь представить, как выглядит улица, где он живет. Но сюда долетал только шум машин и ребячьи голоса.

Неделю Федор занимался оформлением пенсионных дел и прикидывал варианты новой работы. Первый день войны застал его в цеху — он был дежурным электриком. Может, и теперь возьмут по специальности? Люди помогут, поучат. Главное решить: здесь оставаться или ехать в другое место.

…Крапивка вспомнил, как его, тринадцатилетнего мальчишку, привели в суд в качестве свидетеля.

За оградой сидели бандиты. Судья, пожилой, с короткой бородкой, задавал вопросы, а Федя, сжимаясь от горя и страха, путано рассказывал про то, что случилось, и про третьего бандита, что убежал. Он знал его. То был Ванька Проклов из деревни Михайловки. Потом кудлатый бандит доказывал, что стрелял Ванька, а не он. Судья подозвал Федю к столу и, показав несколько фотокарточек, спросил: «Кто из них Проклов?» Федя ткнул пальцем в ненавистное лицо Ваньки…

Крапивка замотал головой, желая избавиться от тяжких воспоминаний, но лицо Ваньки снова возникло перед ним. Тогда Федор вскочил с кровати и подошел к распахнутому окну, за которым начинала таять ночь.

— Нет, надо уезжать… — сказал он себе и вышел в коридор.

На столе дежурной по этажу лежала стопка писем. Крапивка глянул на них и вдруг увидел свою фамилию. «Кто же это?» — подумал он. Обратный адрес не был указан.

Вскрыв конверт, Крапивка вынул письмо. Покачнулись, запрыгали строчки. Смазались. Неужели опять слепота?

Он испугался, даже тронул пальцами глаза. Ему было невдомек, что все от волнения. И читать он начал с трудом, постепенно смыкая слова в строчки и не сразу улавливая смысл.

Все было впервые.

Он глянул на подпись, В конце письма стояло:

«Твой фронтовой друг комбат Серафим Лучко».

Крапивка ухмыльнулся: он до сих пор таил обиду на комбата.

«Здравствуй, Федор Назарович! Попроси человека, который будет читать тебе это письмо, пусть не торопится, здесь каждое слово важно. Иначе боюсь, ты не поймешь, и останусь я перед тобой свинья свиньей, а то и хуже».

Крапивка, укорив себя за ухмылку, порадовался, что не надо никого просить читать.