Прозрение. Спроси себя

Лицо Крапивки застыло в недоумении. Он снял очки и долго протирал стекла мятым платком.

Ледогоров вынул из папки протокол допроса Крапивки и сказал:

— Прочтите, пожалуйста, и подпишите.

Крапивка подтянул к себе листы бумаги и, не глядя на них, постукивал пальцами по столу. Было видно, что он чем-то озадачен.

— Прочтите, — напомнил Вячеслав Александрович.

Коротко вздохнув, он надел очки и стал читать.

— Подписывать не буду.

— Что-нибудь искажено? Записано не так, как вы говорили?

— Претензий не имею. Ну, в смысле записи…

— Тогда в чем же дело?

— Во мне! — Крапивка вдруг поднялся. — Я смерти его не хочу!.. — И твердо повторил: — Не хочу!

— По истечении пятнадцати лет смертный приговор не может быть применен к осужденному, — сказал Ледогоров.

— Не в том дело! Как я жить-то смогу? Как?!

— Может быть, вы усомнились в своих показаниях? Не убеждены, что он Проклов? Произошла ошибка?

— Не было ошибки! — воскликнул Крапивка.

Ледогоров заметил, как у Крапивки лоб покрылся испариной.

— Может, вам лучше прилечь?

— Не время…

Крапивка достал из шкафчика старенький чемоданчик, отщелкнул запор. Вынул папку, полистал какие-то бумаги, поглядел на облигации давних лет. И уж потом, взяв серенький конверт, захлопнул чемоданную крышку.

Движения его были медленные, лицо дергалось. По всему было видно, что он, охваченный сомнением, никак не может отважиться на какой-то шаг, имеющий для него важное значение.

Наконец Крапивка открыл конверт и положил на стол фотографию с пожелтевшими краями.

— Вот, смотрите, — вздохнул он и зачем-то смял конверт в серенький комок.

Ледогоров внимательно глядел на снимок. Он увидел немолодую женщину в платочке, низко покрывавшем голову, а рядом удивительно похожего на нее парня.

Ледогоров оторвал пристальный взгляд от фотографии:

— Кто это?

— Это… — Крапивка запнулся и, стиснув комочек конверта, тихо произнес: — Ванька Проклов.

— Откуда фотография? Как она попала к вам? Вы уверены, что это он?

— А вы прочтите… Там написано.

Ледогоров перевернул снимок и увидел блеклые строчки:

«Федя. Это Проклов Ванька. Получено от суда. Не забывай. Дядя Захар».

— Почему вы раньше не показали фотографию? — спросил следователь, все еще вглядываясь в лицо парня.

— Зачем?

— Это вещественное доказательство. Мы об этом говорили с вами, Федор Назарович.

— У вас свой расклад. А у меня свой.

— Расскажите, как попала к вам фотография.

— Ну, значит, поначалу я жил у дяди Захара, а после в детском доме. Пришел туда с котомкой, теперь и не припомню, чего там лежало. Только знаю, пакетик был, в газету завернут. Там справка из суда и фото. Дядя мне наказывал, чтоб берег. Вот и сохранилось… Бывало, нет-нет да и открою пакетик, взгляну на Проклова… Потом война. Ослеп. Так и лежал пакетик нетронутый… Двадцать один год был Проклов в темноте. А лицо его я всегда помнил. Остальное вы знаете.

— И все-таки — почему отказываетесь подписать свои показания?

— Не могу… Поистине не могу. Вы вспомните, как я слепой топтался на тротуаре, а меня дочь Дмитрия Николаевича подобрала, привела в больницу. И вот теперь я зрячий. Кто он мне? Что я ему? Он смог, а я? Я — кто? От слов своих не отказываюсь. Но подписи моей на вашей бумаге не будет.

Слушая Крапивку, Вячеслав Александрович чувствовал, что и сам волнуется. На его глазах одолевалось, казалось, неодолимое горе.

И он не стал говорить Крапивке, что меру наказания будет определять суд.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Едва дождавшись конца совещания, которое вел начальник отдела, Елена Сергеевна подошла к нему и без предварительных объяснений попросила предоставить отпуск на пять дней.

Начальник, прочитав заявление, тут же написал:

«Разрешить. В счет очередного отпуска».

И уж потом, глянув на Елену Сергеевну, поинтересовался:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — как можно спокойней ответила она. — Домашние обстоятельства.

Если бы Елена Сергеевна вела дневник, то историю своей поездки к Хромову, несомненно, начала бы с заявления. Именно с этого момента все ее догадки, предположения слились воедино. Надо было действовать.

Ясность могла внести только встреча с Дмитрием Николаевичем. У Елены Сергеевны не было уверенности, что ее приезд позволит узнать причину скоропалительного отпуска мужа и вряд ли объяснит отказ Останина от Железноводска, где он ежегодно лечит желудок. Однако что-то серьезное примирило Андрея с излюбленным местом Дмитрия Николаевича. И это тоже было многозначительной подробностью неожиданных событий.

О своем приезде Елена Сергеевна решила не сообщать. Она боялась, что телеграмма вызовет у Дмитрия Николаевича раздражение и он найдет вескую причину, чтобы ей не ехать. И тогда путь будет отрезан. А так? Ну, соскучилась. Потому и приехала. Господи, не на край же света…

Марине она сказала, что едет к отцу посоветоваться по поводу новой работы, которую ей предлагают.