Прозрение. Том 2 (СИ)

Потому люди в особенно суровые месяцы фальшивой весны боялись покидать Цитадель иначе как по воздуху. Но опасность всё равно подстерегала их на каждом шагу. И страшнее зверей были технические сбои и выход из строя катеров и дронов. На Тайне было слишком холодно для неадаптированной земной техники.

В самой Цитадели перемерзали датчики слежения на мощных стенах, лопались трубы с таким трудом построенного завода по производству водорода. Тогда ещё не пришло время лёгких мобильных термоядерных реакторов, были только громоздкие, на манер корабельных.

Самой Цитадели не грозило замёрзнуть, но катера, кашляя и ломаясь, работали на водороде или минеральном топливе, которое приходилось добывать в условиях вечной мерзлоты.

Его экономили: добычу полезных ископаемых приходилось вести, учитывая причуды вашугов. По глупости станцию минерального синтеза инженеры ухитрились построить в долине, куда звери приходили выращивать потомство, и где любой, едва заметный холмик, мог оказаться страшным хищником.

— Василь Семёныч! — обычно хмурый и сдержанный электрик Сержан вбежал на склад, размахивая руками. — К?н! Жібиді! Тает! Капель! Василь Семёныч!

Начальник колонии, мощный широкоплечий мужчина, тяжело поднялся и вышел во двор.

Горизонт лизало сполохами Ладо. Неспрогнозированная вспышка.

Защитный экран над Цитаделью отразит опасное излучение и пропустит тепло. А это значит, что весна придёт чуть раньше расчётного. Пробьётся из-под снега трава, придут с зимних стоянок отощавшие харпики. И ещё год колонисты продержатся здесь. Пока их не слизнёт долгая тёмная зима.

Молодёжь высыпала во двор вся. От годовалых ходячков, до пяток закутанных в тёплые шкуры морского зверя, до бледных, вытянувшихся за долгую зиму подростков.

— Можно мы к морю, Василий Семёныч?

К начальнику колонии подбежал Горька, сын инженера-проектировщика Мартынова.

Впрочем, какой уже Горька? Горислав. Вырос-то как… Пятнадцать уже парню, почти взрослый.

— Летите. Только по сторонам смотрите как следует. Хайборы ждут весны не меньше вашего.

— Хайбор на человека не нападает, — мальчишка Сименса, Пауль, говорил степенно, подражая отцу. — А вашуги ещё сны смотрят. Они к большому зверю проснутся, когда лёд пойдёт у побережья.

— Ой, умный стал, — покачал головой подошедший от бойлерной инженер Михась Симменс. — Сторожко иди. А то отведаешь ремня!

Он вытер о тряпицу выпачканные в мазуте руки и взял на ладонь распузыренную солнцем льдинку. Дохнул на неё, глядя, как тает маленький кусочек зимы.

Подростки стали собираться, важничая перед малышнёй. Подвязались с ними и двое взрослых, отдыхавших в пересменку.

Но и наличие взрослых мужиков не уберегло разведчиков. Никто и не понял, как не досмотрели, и Горька отстал.

Отец его тут же собрал поисковую бригаду, подростка нашли, и термокостюм не успел разрядиться, но парень подхватил веснянку.

* * *

На дворе таяло всё больше. В Цитадели появилось свежее мясо, и аппетитные запахи собирали по ночам у её стен голодное зверьё.

Горька лежал в медблоке, прочно зафиксированный ремнями, обколотый лекарствами, и бился в бреду. Ему казалось, что он хайбор — носится по пригоркам за самкой, дурея от нежданного солнца и запаха весны.

Подросток не узнавал даже мать. Рвался из пут, рычал, не брал пищи из рук, вдруг ставших чужими.

И ничего нельзя было сделать, потому что сильные нейролептики кончились, а больше нередкую на Тайне веснянку нельзя было одолеть ничем.

Родители часами сидели у постели, помогали врачу насильно поить пацана, придерживать капельницу с глюкозой. Это поддерживало в Горьке жизнь, но не больше.

На третьи сутки отец сдался и принёс сыну сырого мяса. Его больные веснянкой брали иногда даже из рук.

Горька смотрел недоверчиво, жмурясь вдыхал горячий парной запах, но потом вздрогнул и отвернулся к стене. На медэкране лицо всё равно отображалось, и отец увидел, как из глаз подростка текут слёзы.

Так плакали обессиленные хайборы-доростки, не сумевшие обрести себя в единственную положенную им весну.

Отец Горьки сам находил такого «мальчишку» в распадке на север от Цитадели. Пытался подкормить. Хайбор плакал, как человек, но мяса не брал.

Иван Мартынов сжалился тогда, отрубил от туши харпика самую мягкую заднюю часть и оставил рядом с обессиленным зверем. Ушёл. Вдруг без человека хайбор станет есть пахнущее чужаками мясо?

Когда он вернулся в распадок на следующее утро, не было ни подростка, ни мяса. И инженер так и не узнал: выжил ли молодой хайбор, или следы подчистили за ночь падальщики.

Отец подвинул к кровати сына деревянный табурет и положил на него мясо. И вышел, выключив свет — хайборы видят в темноте не хуже, чем днём.

Вернувшись в жилой блок из двух комнатушек и кухни, Мартынов достал любимую разгрузку и стал подгонять её по размеру, ориентируясь на термокостюм сына.

То, что заработав помрачение рассудка, парень не сорвал термокостюм, было хорошим знаком. Обычно заразившихся находили голыми или в разорванной одежде.