Прозрение. Том 2 (СИ)

Мне, значит, хреново, что ребята погибли, а Росу с Дереном каково? Сейчас-то парни пока в медотсеке валяются, а потом?

Я сидел неподвижно, бегали только мысли.

Поползень-модификант — пушистая серая птичка — решил, что в оранжерею мебель новую привезли. Уселся на деревянную спинку скамейки, заглянул мне в лицо.

У птиц и животных — очень понимающие глаза, ведь их жизнь коротка, и разбить одну иллюзию другой они часто просто не успевают.

История тридцать четвертая. «Прощание»

Открытый космос. «Факел»

Мне не нужны свидетели.

Свет мне свидетель и Тьма.

Нет у меня добродетелей

Из сводящих с ума.

Из замыкaющих в стенах,

Приклeивающих к окну.

Это — любви измена,

Если легко уму.

Это пути — на полночь,

(Даже не на закат).

Мы рассмеёмся молча

И не придём назад.

Рогард смотрел в наш мир, как в окно. Мир был чужим ему.

Я — свой, здешний. Я просто не могу позвать Бездну — она меня не слышит.

И всё-таки Колин вернулся.

Но я ли сумел позвать его? Или ровно так же, как он нашёл выход из себя в инобытие, он сам нашёл потом и некий вход в ограниченность человеческого восприятия?

Что он искал в опыте Уходящих? Мог ли он слышать меня «там»? Видят Беспамятные — я пытался до него достучаться.

Коснулся асептической повязки на запястье — ещё день-два, даже шрама почти не останется. Физическая боль имеет обыкновение проходить раньше душевной. Интересно, у всех так, или только у меня?

Зачем Мерис хотел, чтобы меня ткнули мордой в то, что мною манипулируют? Все. Всегда.

Нет у меня добродетелей

Из сводящих с ума.

Это у Рогарда — нет, а у меня навалом. Я как верёвками привязан к идеям того, что из себя человек «должен». Как ему положено служить, любить, верить.

Но кто сказал, что я вообще должен хоть кому-то верить, если из каждой очередной веры вырастаешь, как змея из старой кожи?

Неужели, и Уходящие не любили, не ждали, не верили? Как хатты?

Хотя, что я знаю о хаттах? Меня напичкали в Академии нужными кому-то верами. В то, что хатты — не люди. Не способны чувствовать и сострадать так, как это делаем мы.

Из этого «знания» вытекает: Уходящие — тоже не люди. Их ничего не связывает с людьми. Ни общая боль, ни воспоминания, ни привязанности.

Но одного-то Уходящего я вижу, и могу чем угодно поклясться, что плющит его сейчас так же, как и меня.

Только причина другая. У Дьюпа погиб сын, и он пытается не искать виновных. А я…

Если представить, что я — Кьё, то страдаю я над съеденной в щенячестве котлетой и зализываю раны на самолюбии, нанесённые когда-то возмущёнными криками дежурного по кухне…

Мысль была смешная, и я улыбнулся помимо воли.

Нет, я и не надеялся, что Колин может быть привязан ко мне так же, как я к нему. Я был щенком, который первый раз понял, что можно привязаться душой к другому. У меня ещё с женщинами-то тогда любви настоящей не было. Я вообще не понимал, что делать с душевной привязанностью.

А у Колина не было ни детей, ни приоритетов. На ком ему научиться?

Он Айяну-то отыскал, потому что меня «разглядели» эйниты. Вот там мне сумели дать дом и привязанность. Просто так.

Но оттуда и уйти можно просто так. Они это понимают.

А вот мне понимать, что Мерис забрал меня с Севера по приказу Дьюпа — это было уже слишком.

Хотя… Дьюп привык действовать честно.

Раз он возбудил моей тушкой Гендеп, было честно потом и увезти меня с «Аиста». Иначе меня бы там быстро взяли за печень. Лежал бы сейчас набором пробирок в холодильнике.

Зато теперь хотя бы понятно, зачем меня старались «потерять» на Юге, протащив через штрафбат и мнимую смерть.

Но обман не удался. Стоило Мерису вернуть меня на Аннхелл, как правительство планеты, гендепартамент Империи, люди Имэ… (всех ли я перечислил?) — кинулись в драку за моё тело.

А «свои»? Наблюдали? Ждали, пока эта бешеная мясорубка раздавит меня сама?

Если бы я не забрёл в эйнитский храм — я бы не сумел выжить. В тот же день площадь Первого Колониста украшало бы обугленное пятно и ошмётки моего трупа.

Какая у меня судьба интересная — пробирки, ошмётки…

Мысли накатывали душными ядовитыми волнами, сердце стучало через раз, то содрогаясь в двойном ударе, то замирая.

Тук-тук, тишина, снова сдвоенный удар.

Вот так же Колин с Айяной родили сына. Как пешку в предстоящей большой игре.

Айяна — Проводящая храма, она точно ЗНАЛА, что будет. И видела цель: выносить, родить, скормить Бездне.

Дрогнет ли в Проводящей хоть что-то, когда Тоо по эйнитским традициям опустят в землю? Положат в деревянный ящик, завернув в небелёное полотно. И забросают землёй. Как я забросал землёй мою девочку, Влану.

Я лёг бы рядом, если бы знал, что оставляю её под Бриште на смерть.

Кто-то рассказывал мне, будто древний обычай хоронить покойников — родом из табу далёкого прошлого, когда голодные люди не брезговали трупами соплеменников. И чтобы сородичи не сожрали любимого человека, его тело нужно было отдать земле.

Земля поглощала семена и травы, мясо и кости. Давала новую зелень и новых людей от любви неба.