Прозрение. Том 2 (СИ)

Я бросил взгляд туда, где стоял Колин, оценил дислокацию и позу: он видел, с кем я говорю.

А я-то подумал было, что Мерис действительно мог уломать лендслера рот открыть. Как же, уломаешь его, если сам не захочет.

Но Колин понимал — попади я на похороны, столкнусь и с этим овощем. А попаду или нет — вопрос только моего упрямства, а его он сам клеил.

Лендслер не пытался сломать меня через колено, лишь предупредил в своей дурной манере: наповал и сразу. И сейчас Имэ расскажет мне историю с теми же героями.

—…Мои люди, на твоё счастье, есть и в генетическом департаменте Империи. Мне непросто их содержать там, но плоды это иногда приносит. Только благодаря мне данные о твоём уникальном геноме не легли на стол главного техника департамента, и ты не закончил жизнь в криостерии ещё во младенчестве. Если ты не знаешь — криостериями называют хранилища для генетического материала. Ты же понимаешь, что интерес ты для властей Империи представляешь только один — как пример мутаций мозга. Ты — выродок, твой геном нетипичен для современного хомо. Тебя разрезали бы на кусочки, чтобы понять, как произошла ретрокомбинация пептидов. Почему гены отыграли назад? Но я велел изменить твои данные — и ты уцелел.

Имэ пытался вещать, надувал щёки. В разменянных на жизнь остатках величия он был похож на скалящуюся от страха крысу.

— Не нужно так смотреть на меня. — Недорегента всё-таки задело презрение в моих глазах. — Ты должен понимать уже, что каждый в освоенной Вселенной имеет свою корысть. Имел её и я. Но сейчас, согласись, это потеряло большую часть смысла. Агджейлин Энек погиб, не выполнив своей задачи. Но ты-то жив, хотя тебе изрядно насолили твои так называемые «друзья».

Имэ тонко балансировал на грани правды и домыслов. На что он надеялся? Что он может знать обо мне этакого, чтобы я ему поверил?

—…Когда ты свалял дурака и поступил в Академию Армады, ты сам подвёл себя под статью, ведь тебе пришлось повторно проходить генетическую экспертизу. Но дуракам везёт: тебя прозевали по халатности, больше озадачившись устойчивостью к нагрузкам и общей лояльностью. Но в банк Армады легли твои настоящие, не подправленные моими людьми генетические данные. А лендслер… О! — Имэ возвёл очи горе. — Он одарён воистину нечеловеческим нюхом. Он сразу почуял, что в тебе что-то не так, и сдал тебя гендепартаменту!

Я поморщился: плясать вокруг правды можно разнообразно, но надо же и края видеть.

—…Невольно сдал, — правильно отреагировал на мою гримасу Имэ. — Но, согласись, услуга вашуга так и осталась услугой вашуга. Лендслер переполошил курятник, и тебя заметили. И не только в Гендепе. Сам лендслер тоже получил доступ к твоим генетическим данным. Смог оценить тебя и использовать в корыстных целях.

Я опять поморщился.

— Привыкай видеть в себе лишь то, что ты есть! А есть ты — кусок неблагодарного человеческого мяса, — скривил рот Имэ. — Только как мясо ты мог заинтересовать меня, эрцога Сиби или… твоего так называемого «друга».

Я не ударил.

И Имэ, мерзавец, понимал, что я не способен разбить человеку морду на похоронах. По крайней мере, натрезвую.

— Знаешь, ты, — сказал я, не желая подбирать эпитеты. — Сейчас — нет, но через час-другой я буду пьяным. И тогда — лучше не попадайся мне на глаза!

— Тебе никто не предложит лучшей роли, чем я, — оскалился Имэ, уже не скрывая гадкого масла в зрачках. — Выслушай, мальчик? Когда завтрашним утром ты узнаешь, что тебя выкинули из всех раскладов, тебе будет куда идти. Посмотри на себя в плоское зеркало правды: ты здесь никто, и никто и никогда не играл с тобой честно. Даже те, кто называли себя друзьями, просто использовали тебя в своих целях. Как этого бедного мальчика, Тоо Иенкера.

— Угу, — кивнул я, узрев возвращающегося Энрека. Кивок был короткий, уставной. — Мяса во мне действительно много — удушу и не замечу. Уйди добром, Имэ, или я не сдержусь, и мне будет очень стыдно, если убью тебя прямо здесь!

Имэ ощутил волну гнева, подымающуюся во мне, и отшатнулся.

Энрек, услышав не слова, но тон, или уловив что-то психическое, напрягся весь, и даже воздух задрожал вокруг него.

Недорегент стал отходить бочком, выставляя вперёд скованные наручниками запястья.

Ворчание хайбора — низкий горловой звук предупреждающе завибрировал на самой грани человеческого слуха.

Энрек, уже сделавший в нашу сторону шаг, больше похожий на прыжок, замер, опустил то, что нёс в руках.

Он вдохнул, и грудная клетка его расширилась, грозя разорвать рубашку.

Имэ всё пятился, пятился…

Я сделал усилие и отвернулся он него. Ткнулся глазами в группку эйнитской молодёжи: одни зрачки, другие, третьи — понимающие, сочувствующие. Меня гладили, затягивали внутрь, прикасались, и всё это — одними глазами.

И не только меня.

— Ты чего? — выдохнул иннеркрайт над самым ухом.

Он уже успокоился и прижимал к груди гигантское травяное колено. Держал бережно, будто ребёнка.

Я снова с горечью вспомнил, что мне нужно выразить соболезнование Айяне, увидеть детей…

И ощутил дикое желание напиться.

Энрек указал пальцем на суперстебель. Тот был полым, внутри плескалась густая жидкость.