Пруд Белых Лилий

После физкультуры был перерыв на завтрак. В столовой Штеффи увидела темноволосую девочку, сидевшую за столом в одиночестве. Штеффи взяла стакан молока и подошла к ней.

— Можно мне здесь сесть?

Девочка равнодушно кивнула.

Штеффи не собиралась расспрашивать ее. У нее просто вырвалось:

— Ты тоже еврейка, не так ли?

— Какое тебе дело? — фыркнула девочка. — Не выдумывай! Я — шведка.

Штеффи не поняла, почему она так рассердилась.

Будь они в Вене, Штеффи бы поняла. Она бы решила, что девочка хитрит, как Эви, которая всегда говорила, что ее мать католичка. Но здесь, в Швеции, быть евреем не опасно. А если она ошиблась, если у этой девочки темные волосы и карие глаза по другой причине, то стоило только сказать.

— Извини, — пробормотала Штеффи. — Я не имела в виду ничего такого… я просто спросила…

В это время подошла Май Карлсон и села рядом. Она ничего не заметила и принялась весело болтать со Штеффи о военных замашках учительницы по физкультуре.

— Она наверняка хочет, чтобы мы на каждом уроке прыгали, вытянув руки вверх. Тут не будет игры в мяч, это точно.

Темноволосая девочка поднялась и ушла. Ее стакан с молоком остался на столе нетронутым. Ничто не напоминало о том, что она здесь сидела. Ни бумаги от бутербродов, ни хлебных крошек.

После перемены они познакомились с фрекен Фредриксон, преподававшей общую историю и историю христианства.

— Есть кто-нибудь, кого надо освободить от истории христианства? В таком случае у вас должна быть справка о принадлежности к другой религиозной конфессии.

В Вене Штеффи и ее одноклассникам-евреям историю религии преподавал раввин, в то время как детей-католиков и протестантов учили свои священники.

На острове никто даже не подумал бы спросить, хочет ли она изучать христианство. Теперь она христианка. Ее крестили и приняли в пятидесятническую церковь.

Штеффи обернулась и искоса посмотрела на темноволосую девочку, которая равнодушно разглядывала свои ногти.

— Никого нет? — повторила фрекен Фредриксон. Штеффи показалось, что учительница смотрит на нее. Штеффи слегка покачала головой.

— А если я атеистка, — спросила Май Карлсон, — тогда могут освободить?

— В твоем возрасте, — сказала фрекен Фредриксон, — еще не знают, что такое атеизм. И в дальнейшем прошу избавить меня от подобных глупостей.

Последним в этот день был сдвоенный урок иностранного языка. Семь часов в неделю они должны заниматься немецким, и многие девочки в классе стонали, не приступив еще к учебе:

— Немецкие глаголы! И предлоги, управляющие винительным и дательным падежами! — Они слышали об этом от старших сестер, братьев и подруг.

Штеффи не о чем было беспокоиться. Ведь немецкий — ее родной язык.

Учительницу по немецкому языку звали фрекен Крантц. С буквой «ц». «Ведьма», — прошептал кто-то из девочек в коридоре, но остальные тут же зашикали на нее.

Белая блузка фрекен Крантц была безукоризненно чиста, накрахмалена и высоко застегнута на шее. Каблуки жестко стучали по полу, когда она ходила по классу взад-вперед.

— Грамматика — это основа, — объясняла она. — Тот, кто не овладеет грамматикой, не сможет научиться немецкому языку. Поэтому тот, кто не хочет усердно работать, никогда не выучит немецкий. На моих уроках работают усердно. Через семестр, подними я вас среди ночи, вы должны не задумываясь перечислить мне предлоги, управляющие винительным и дательным падежами. Тот, кто не сможет, не будет аттестован. Поняли?

Штеффи стало интересно, в самом ли деле фрекен Крантц приходит домой к своим ученицам по ночам, но решила, что это образное выражение. Сама Штеффи не была твердо уверена, что знает, что такое винительный и дательный падежи, но время покажет, да и к тому же оказалось, остальные тоже не знали, о чем говорила фрекен Крантц.

Фрекен Крантц провела перекличку: каждый должен был сказать: "Ich heisse", то есть "меня зовут", и назвать свое имя.

— Ich heisse Алиса Мартин, — сказала темноволосая девочка.

— Ich heisse Май Карлсон.

Это прозвучало скорее с гетеборгским акцентом, чем с немецким.

— Ich heisse Стефания Штайнер.

Фрекен Крантц вздрогнула.

— Что это за произношение? Откуда ты приехала?

— Из Вены, — прошептала по-немецки Штеффи.

— Беженка?

— Да.

— Мы не говорим в школе на венском диалекте, — сказала фрекен Крантц. — Мы говорим на чистом немецком, как в столице государства, Берлине. И будьте так добры, фрейлейн Штайнер, учите его.

Щеки Штеффи горели. Такого она не ожидала. Похоже, что немецкий станет для нее самым сложным предметом, вместо того чтобы быть самым легким.

— Какой кошмар, — сочувственно прошептала ей в ухо Май Карлсон. — Не обращай на нее внимания.

После обеда Штеффи со Свеном отправились выгуливать Путте в парк напротив дома. Штеффи рассказала о своих учителях, а Свен — о своих. Свену понравился только один, преподаватель родного языка, одобрявший его желание писать. Все остальные, если верить Свену, — старые чудаки, и некоторые симпатизировали нацизму.

— Таким не следует быть учителями, — сказал Свен. — Хотя у нас можно быть даже коричневым, но только не красным.

— Красным?

— Да, коммунистом.

— Ты коммунист?