Пруд гиппопотамов

Я не удержалась от того, чтобы пойти с ними и посмотреть ещё раз. Вчера днём рабочие убрали все камни, кроме самого нижнего, и построили наклонную аппарель к вершине саркофага. Её прочно закрепили и у основания, и сверху сложной цепью верёвок, но склон был крутым, и должна признать, что оказалось довольно забавно наблюдать, как сэр Эдвард продвигался на четвереньках с камерой и штативом, привязанными к спине. Он явно принял угрозу Эмерсона близко к сердцу, потому что двигался очень осторожно.

В этой маленькой комнате нашлись замечательные вещи. Слева от двери на боку лежал резной стул или трон, который казался куском золота. Дерево сгнило и раскололось, и золотой лист, покрывавший бо́льшую часть поверхности, упал на землю. Эти тонкие, как бумага, кусочки золота определяли первоначальные размеры стула. Его можно восстановить, если обращаться с ними осторожно. То же самое можно сказать и о других инкрустированных предметах мебели – низкой лежанки с ножками в виде львиных лап, длинными шестами, на которых могли располагаться кресло для переноски или балдахин. Прислонившись к стене, стояли два больших круглых предмета, вид которых вызвал у Эмерсона благоговейное восклицание: «Всемогущий!» Они оказались колёсами, но от какого средства передвижения? Моё предположение, что это была колесница королевы-воительницы, заставило Эмерсона громко застонать.

– Невозможно, – пробормотал он. – Не в этот период. По крайней мере... О Всемогущий Боже!

Ему пришлось и дальше сдерживать своё жгучее любопытство, потому что колёса находились в дальнем конце комнаты, отделённые от нас несколькими футами невероятной смеси – корзин, горшков, каменных сосудов, предметов из бронзы и фаянса. Мой взгляд приковала крошечная кучка бусин – золота и сердолика, ляписа и бирюзы – смешанных с золотыми проставками[193] и изящно инкрустированными застёжками. Шкатулка для драгоценностей королевы рухнула и разрушилась, а нити распались, но если бы нам удалось сохранить нынешнюю композицию, украшения можно было бы вернуть к первозданной красоте. Расплавленный парафиновый воск, если им окружить осколки, удержит эти бусины на месте...

Мои пальцы чесались, но я отвернулась от соблазнительного беспорядка. Эмерсон не поблагодарил меня за эту жертву. Однако я была уверена, что он признает её позже. Кто лучше его мог знать, что я предпочла бы остаться? Меня сжигала археологическая лихорадка, но ей следовало уступить святости семейных уз.

Добравшись до замка, я узнала, что Сайрус уже уехал в Долину Царей. Дворецким Сайруса – или мажордомом, как он предпочитал именовать себя – был бельгиец, много лет проживший в Египте. Мы отлично знали друг друга; по моей просьбе он сразу проводил меня в библиотеку.

На столе стояла пишущая машинка, рядом валялась куча рукописей. Сделано было не так уж много – всего несколько машинописных страниц. Что ж, снисходительно подумала я, возможно, требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к новому механизму, а почерк Эмерсона, по общему признанию, трудно расшифровать. Но почему Гертруда сейчас не работает?

Мажордом сообщил мне, что дама находится у себя в комнате. Он привёл меня на место, и я постучала в дверь.

Но Гертруда открыла её, только когда я назвалась по имени. На ней был свободный халат, и она выглядела ошеломлённой.

– Что такое? – воскликнула она. – Что случилось?

– Да ничего. А почему вы так подумали?

Она взяла меня за рукав.

– Мне снилось прошлой ночью, – прошептала она. – Я была в своей каюте на дахабии и услышала крик…

– Оставьте, Гертруда, у меня нет времени выслушивать ваши сновидения. Я приехала за мистером Вандергельтом. Да, я знаю, что он уехал, и мне следует отправляться за ним, но я подумала, что стоит зайти и удостовериться в том, что вы хорошо устроились.

– Зачем он вам нужен? – Она схватила меня за рукав. – Вы говорите правду? С ней ничего не случилось?

Я обеспокоилась – не собственной безопасностью, поскольку сама мысль была абсурдной, а состоянием рассудка мисс Мармадьюк. Глаза смотрели с каким-то диким выражением. Комната позади была скрыта тенью из-за закрытых ставен, и моих ноздрей коснулся запах диковинных благовоний.

– Ни с кем ничего не случилось, Гертруда. Мне нужно рассказать мистеру Вандергельту то же, что и вам – мы вошли в погребальную камеру и совершили удивительные находки.

Она прижала руку к груди:

– В погребальную камеру? О боже, это правда? Но профессор говорил…

– Он передумал. Что с вами? Вы больны?

– Нет! Нет, спасибо. Я справлюсь, я сильная. Только скажите мне – она ​​там?

– Ваши замечания более чем двусмысленны, Гертруда, – отрезала я; пресечь зарождающуюся истерику необходимо твёрдо, а то и жёстко. – Если вы имеете в виду Нефрет – она там, работает с профессором и остальными. Если вы имеете в виду королеву Тетишери – мы не знаем. Саркофаг закрыт, и так будет до тех пор, пока профессор не решит его открыть.

– Сегодня?

– Нет, не сегодня и не в ближайшие дни. Я должна идти, Гертруда. Вам лучше прилечь.