Пруд гиппопотамов

Вздохнув и пробормотав молитву (всё, чем может помочь обычная женщина в мире, где судьбу молодых и беспомощных определяют мужчины), я вернулась к изучению человеческой природы. Те, кто не танцевал, сидели или стояли у стен комнаты, наблюдая за хитросплетениями котильона[25], или беседуя друг с другом. Многих из них я знала. Мне было интересно заметить, что миссис Арбутнот приобрела ещё несколько камней, и что мистер Арбутнот заманил в укромный уголок неизвестную мне молодую женщину. Я не видела, что он делал, но выражение лица молодой леди подсказывало, что в ход пошли старые уловки. У мисс Мармадьюк (о которой подробнее будет рассказано в дальнейшем) не было партнёра. Она сидела на краю стула, похожая на потрёпанную чёрную ворону, а по лицу блуждала тревожная улыбка. Рядом с ней, игнорируя её с ледяной неучтивостью, сидела миссис Эверли, жена министра внутренних дел. По выражению лица миссис Эверли, беседовавшей через голову мисс Мармадьюк с соседкой последней, я пришла к выводу, что женщина в чёрной вуали была Важной Персоной. Овдовела ли она недавно? Никакая меньшая потеря не могла бы вынудить к подобному строгому трауру; но если это так, что она делает в нашем обществе? Возможно, продолжала размышлять я, её потеря была не такой уж недавней. Возможно, как некая царственная вдова, она решила никогда не отказываться от видимых признаков скорби[26].

(Я воспроизвожу предыдущие абзацы, чтобы продемонстрировать Читателю, как много способен извлечь серьёзный исследователь человеческой натуры даже в такой легкомысленной общественной обстановке, как эта.)

Это было моё последнее появление в обществе перед долгим перерывом. Всего через несколько дней мы оставим комфорт лучшего отеля Каира для того, чтобы отправиться...

Ну, только Небеса и Эмерсон знали – куда. Одна из очаровательных привычек моего мужа – до самого последнего момента скрывать от меня, где в этом году мы займёмся раскопками. Это раздражало, но одновременно и заинтриговывало, поэтому я развлекалась, рассматривая возможности. Дахшур? Мы так и не закончили исследовать внутреннюю часть Ломаной Пирамиды, а надо признаться, что пирамиды – моя страсть. Однако Амарна устраивала меня ничуть не меньше, поскольку именно там произошли мои первые романтические встречи с Эмерсоном. В области Фив также имелись свои достопримечательности: королевские гробницы в Долине Царей, величественный храм королевы Хатшепсут...

Мои размышления были прерваны появлением Нефрет и Рамзеса. Девушка, пылая румянцем на розовых щеках, рухнула на стул рядом со мной и одарила сердитым взглядом своего приёмного брата, стоявшего со скрещёнными на груди руками и безразличным лицом. В этом году Рамзес перешёл на длинные брюки – внезапное удлинение нижних конечностей сделало это решение целесообразным с эстетической точки зрения, если не по каким-либо другим причинам. С курчавыми волосами, зачёсанными в какой-то буйно разросшийся хохол, он напоминал аиста-критикана.

– Рамзес заявляет, что я не могу танцевать с сэром Эдвардом! – воскликнула Нефрет. – Тётя Амелия, скажи ему…

– Сэр Эдвард, – начал Рамзес, выпятив дрожащий нос, – не подходит для Нефрет. Мама, скажи ей...

– Угомонитесь, вы оба, – отрезала я. – Я буду решать, кто является достойным кавалером для Нефрет.

– Хм, – отреагировал Рамзес.

Нефрет пробормотала что-то, чего я не поняла. Но предположила, что это одно из ругательств на нубийском языке, к которому она прибегала, когда гневалась. И её характер, и жара в комнате привели бы к тому, что любое другое женское лицо превратилось бы в уродливую потную красную маску, но Нефрет по-прежнему оставалась красавицей; васильково-голубые глаза злобно сверкали, а блеск пота, покрывавший кожу, заставлял её мерцать, словно освещая изнутри.

– Рамзес, – сказала я, – пожалуйста, пойди и пригласи мисс Мармадьюк потанцевать. Вежливо, потому что она будет вашим наставником.

– Но, мамочка… – голос Рамзеса сломался. Обычно мой сын умел контролировать неизбежные колебания от сопрано до баритона, сопровождающие юность мальчика; но в данном случае чувства заставили его потерять самообладание, и использование детской формы обращения, от которой Рамзес отрёкся совсем недавно, явилось ещё одним признаком возмущения.

– Кажется, у тебя нелады со слухом, Рамзес, – заметила я.

Лицо Рамзеса приняло свою обычную бесстрастность.

– Нет, мама, это не так, и я уверен, что ты осведомлена об этом. Я, безусловно, осознаю, что обязан подчиниться твоему приказу, несмотря на то, каким образом он был сформулирован, хотя и не могу не рассматривать использование слова «пожалуйста» в его контексте как бессмысленное…

– Рамзес, – громко прервала я, потому что прекрасно понимала, что он задумал; с него вполне станется бесконечно продолжать эту фразу, пока не станет слишком поздно, чтобы пригласить несчастную мисс Мармадьюк.

– Да, мама. – Рамзес повернулся на каблуках.

Хорошее настроение вернулось к Нефрет. Она рассмеялась и заговорщически пожала мне руку: