Прусский террор

— Елена, пойди расскажи старшей сестре о том, что сейчас произошло. Она расскажет об этом бабушке, а бабушка, которая доверяет мне совершенно, придет поговорить об этом со мной, и вместе мы все уладим.

— И когда же я должна пойти поговорить об этом со старшей сестрой?

— спросила Елена.

— Да сейчас же, если хочешь.

— Побегу! Вы меня подождете, правда, Карл? Улыбка и жест Карла ответили вместо него.

Елена выскользнула из рук Карла и улетела как птичка.

— Теперь мы одни! — сказал Фридрих.

— И что же?

— А то, что у меня найдется кое-что тебе сказать.

— Важное?

— Серьезное.

— Это имеет отношение к свадьбе?

— Да.

— Ты меня пугаешь.

— А что если утром, когда ты еще сомневался в том, любит ли тебя Елена, тебе сказали бы: «Успокойся, Карл, Елена любит тебя, она станет твоей женой, но есть непреодолимое препятствие к тому, чтобы это совершилось раньше, чем через год»?

— Чего ты хочешь? Я пришел бы в отчаяние от отсрочки, но самому сообщению очень обрадовался бы.

— Так вот, друг мой, вечером я скажу тебе то же, что уже сказал утром. Елена тебя любит, она не поручала мне это говорить, она сама тебе это сказала, однако возникает непреодолимое препятствие для вашей свадьбы, в особенности сейчас.

— Но ты объяснишь, по крайней мере, что же это такое за препятствие?

— То, что я сейчас тебе скажу, Карл, это еще один секрет. Через неделю, а самое большее через две Пруссия объявит войну Австрии.

— А, именно этого-то я и опасался! Этот Бёзеверк — злой гений для Германии.

— Так вот, ты понимаешь, конечно, что, будучи друзьями, мы можем оказаться в двух противоположных лагерях, такое встречается каждый день, а вот свояками нам уже становиться нельзя, и ты не можешь стать мне свояком особенно в то самое время, когда тебе нужно браться за шпагу и воевать против меня.

— Ты уверен в том, что говоришь?

— Вне всяких сомнений, я в этом уверен. Этот человек поставил себя в такое положение перед Палатами, он поставил короля в такое положение перед остальными германскими государями, что теперь нужно, чтобы либо все перевернулось от Берлина до Пешта и даже до Инсбрука, либо был устроен суд над ним и он закончил свои дни в заключении в какой-нибудь крепости. Однако, благую или злую, этот человек являет собой силу — темную, если тебе угодно. Его не будут судить, и он перевернет всю Германию, потому что от суда над ним Пруссии ничего не заполучить, а вследствие переворота в Германии ей удастся добыть два-три небольших королевства или герцогства, которые дополнят собою прусскую территорию.

— Но против него выступит Союз.

— А ему все равно, только бы самому остаться все так же необходимым. Послушай же то, что я тебе говорю: чем больше у Пруссии будет врагов, тем больше она станет сражаться. Наша армия организована и настоящее время как ни одна европейская армия.

— Ты говоришь «наша армия», ты, что же, теперь стал пруссаком? Лично я считал тебя немцем.

— Со времен Фридриха Второго силезский немец — это пруссак. Я всем обязан королю Вильгельму и дам убить себя за него, хотя и глубоко сожалея о том, что дело его неправое.

— Но что же ты посоветуешь мне?

— Ты штириец, стало быть, австриец. Сражайся как лев за австрийского императора, а если случится, что мы с тобою встретимся в какой-нибудь кавалерийской атаке, то в знак приветствия взмахнем друг другу саблей; ты пустишь свою лошадь направо, я свою — налево, только не давай себя убить, вот и все, и мы подпишем твой свадебный контракт в тот самый день, когда будет подписан мирный договор.

— Увы! И в самом деле, у меня нет другого выхода, если только нам обоим не выпадет удачи и нас не оставят во Франкфурте как в нейтральном и вольном городе. Признаюсь, я не чувствую в себе большой охоты сражаться с немцами. Такая война — единственная в своем роде. Ах! С турками, французами или русскими — пожалуйста! Но с детьми одной и той же страны, говорящими на одном и том же языке!.. Уверяю тебя, здесь мой патриотизм кончается.

— Тебе придется отказаться и от этой последней надежды остаться но Франкфурте. Я сам привез приказ прусскому генералу подготовить поиска к выступлению. Если Пруссия отзывает свои войска, Австрия, уж конечно, отзовет и свои. Во Франкфурте останется баварский гарнизон, или же в городе будет оставлен один свой собственный франкфуртский батальон; но совершенно точно, что каждый из нас будет вынужден в конце концов присоединиться к армии.

— Бедная дорогая Елена! Что же мы скажем ей, когда она придет?