Прусское наследство

Алексей удивленно выгнул бровь, вопросительно глянув на главу Посольского Приказа — старик жиденько засмеялся. Толстому нездоровилось, одет был в подбитом куницей кафтане — европейские одежды были изгнаны из обихода повсеместно, парики вообще с первого дня правления — их особенно невзлюбили. Теперь плешь шапками прикрывали, а не срезанными с непонятно каких баб (может блудниц) волосами.

— Так-то уже твое государево слово и дело будет, Алексей Петрович. Ты в одночасье сможешь всю Ливонию своими войсками наводнить, и по сему случаю сыск начать, а виновных на плаху бросить. Нет, родитель твой слишком умен, чтобы с цесарцами тут договариваться, да и ублюдок, прости меня. Не тот претендент, чтобы шапку Мономаха ему на чело водружать. У него свои детки есть, но и те прав на трон, даже ливонский, не имеют, по матери своей, рода подлого, и даже не царицы — дочери вне венчания прижитые.

— Это пока, а ежели окрепнет?

— Ливония разорена, государь, народишка в ней немного. Война с пруссаками легкой не будет, король Фридрикус силу накопил немалую, у него армия вдвое больше, чем у шведов и рус… Ливонцев, я хотел сказать. К тому же датчане ему немедленно сикурс окажут, и саксонцы — им усиление родителя твоего и Каролуса совсем ни к чему.

— Поляки будут воевать? Слышал, что конфедерацию собирают.

— То пустое, государь, докука. У них разговоры о том постоянно идут, беспокойный народец, пороть их некому.

— Вот и хорошо, мы им потом сами шейку сожмем так, что ножками засучат, — Алексей недобро усмехнулся — в этом времени поляков ненавидели, столетие ведь прошло со времен Смуты. И все хорошо помнили Лжедмитрия с царицей Маринкой Мнишек. К тому же «панские вольности» многих бояр и дворян в известное смущение приводили, зело смущали. Такая вот «шляхетская республика» для самодержавия подобна острому ножу за спиной, всегда страшиться подлого удара надобно.

— Дождемся, когда ливонский король Инфлянты попытается себе прибрать, вот тогда и вмешаемся — и то, и все себе уже разом возьмем. А «родитель» твой скончается в одночасье, духовная грамота его на тебя давно отписана. И то правильно будет, и тебя никто не укорит в той кончине.

Вроде негромко говорил Толстой, но голос был подобен острой стали — да и сам Алексей все хорошо понимал, и даже больше. Петр должен умереть, иначе он сам с женой детьми убит будет — на милосердие батюшки не стоит рассчитывать, вельми злобен. И под топор палача тысячи людей пойдут, стоит только несостоявшемуся императору силу почувствовать. Сейчас попросту ненависть прячет, понимает «родитель», что без его поддержки завоеванную Ливонию не удержит под своей властью, любой из соседей королей ее запросто отобрать может.

— Не укорит, я ведь его собственными руками короновал, — зло усмехнулся Алексей, вспомнив торжество в Риге. В глазах Петра застыла жуткая смесь бессильной ярости, ненависти и страха, даже от мимолетного прикосновения вздрогнул. Вот только войск у бывшего царя под рукой не было, только тысяча его преображенцев и семеновцев. Зато Алексея сопровождал шеститысячный отряд отборного воинства в стрелецких кафтанах нового образца, что волками взирали на гвардейцев. И отдай он тогда приказ — перебили бы всех в одночасье без всякой жалости. Но то пока нецелесообразно — брать нужно все, а не кусками. Тут лучше подождать немного, когда исход грядущего противостояния между враждующими сторонами ясен будет.

— Кто кого одолеет, Петр Андреевич, ты как мыслишь?

— Шведы и ливонцы верх возьмут государь. Карлу мы половину полона собрали — без малого семь тысяч прибавилось ратных, в походах и боях бывалых. Так что у короля сейчас двенадцать тысяч, да у родителя твоего еще десять тысяч ратных людишек, наполовину наемников и наших. А вот флота у них на двоих куда больше, чем у датчан. Пруссаков побьют, король Фридрихус уже с войском из Бранденбурга вышел, польские земли миновал и в пределы Пруссии вошел. По слухам у него если не в два, то в полтора раза солдат больше, и зело опытных — многие ведь воевали за испанское наследство. Думаю, генеральная баталия скоро грянет, и нам неважно кто в ней победит, все на пользу твоему царскому величеству будет.

Толстой улыбнулся, вот только глаза его поблескивали нехорошо — старик всячески интриговал против бывшего царя, чиня всякие тому каверзы. И на пощаду того теперь вряд ли мог рассчитывать.

— И какова выгода нам будет, боярин?

— Побьют свеев и ливонцев, ты себе ливонские земли немедленно заберешь, полки выступят сразу же, да и наши гарнизоны во всех крепостях стоят. А там мирный договор придется либо с самим королем Карлом, или с его преемником заключать, хотя повоевать, мыслю, придется — шведы злы и упрямы. А если пруссаков одолеют, то сам Фридрикус на мир пойдет — куда ему деваться. Ему лучше меньше потерять, чем большего лишится.

Старик выразительно пожал плечами, закряхтел. Затем продолжил уверенно говорить дальше: