Прутик-Т

Помещение охватывал густой дым, причём непонятно, что создавало его обильнее, то ли чадящая «буржуйка», так как «по уму» трубу никто не выводил, она торчала через большую форточку на улицу, кое-как заделанная стальными листами и алебастром, представляя критический уровень пожароопасности, то ли курящие «Беломор» собутыльники. Усугубляло вонь от дыма, перегара, курева, какой-то неведомой кислятины и немытых тел алкоголиков (один пот запойных чего стоит по запаху!), то, что Паша замуровал в кухне вентиляцию, с целью, – «Сохранить тепло!» – «Зачем она нам нужна? Только вытягивает уют, к тому же засорена давно! В крайнем случае форточку откроем!» – что та закрыта сталью и трубой буржуйки, он не подумал.

Аура соответствовала виду! Стальной конёк крыши оборвался, гремит на весь посёлок, шифер хлопает, норовя временами сорваться на землю… и срывается-таки время от времени! Рамы оконные стучат, труба печная гудит от ветра, треск дров в буржуйке вовсе не приятный для слуха! Словно туда патронов строительных набросали, и они беспрерывно разрываются. Конечно, это дополнялось стонами «больных» с утра собутыльников. Ужас увеличивается оттого, что любой стук пугал алкоголиков до уколов в сердце, чуть ли не шевелил заработанные пьянками тромбы в организмах.

Последние десять минут звуковое сопровождение добавлялось звоном горлышка бутылки о гранёный стакан: хозяин не мог трясущимися руками наполнить пойлом тару, дабы не совершить страшное для любого «сивушника» – не расплескать драгоценное «топливо»!

Сегодня Вострянова больше трусило не от недостатка этанола в крови, нет, причина страшнее: он, равно как друг, были уверены – ныне покойная жена Павла, уж две ночи, как повадилась восставать из гроба и заходить на огонёк (благо идти недалеко и «выкапываться» не надо), что создавался от ламы «Летучая мышь», хорошо, с завода керосина натаскали навек вперёд.

Первую ночь, обезумевший от страха Паша, рассчитывал: бродячая, мёртвая жена померещилась! Перепил шибко вечером, заснул, глаза продрал и не успел быстро похмелиться, вот она и пришла! Она – это белочка.

Тогда Вострянов только проснулся, отодрал голову от стола, в прямом смысле, месяцами немытые, засаленные волосы прилипли к столу, на котором засох пролившийся компот. Темно, керосинка погасла, печка тоже; луна, правда, хорошая выдалась, немного освещала с улицы помещение: спички отыскать пособила. Мужик зажёг фитиль у двух керосинок… здесь шум отпирающегося замка, входная дверь отворилась и, громко хлопнув, закрылась.

Хозяин квартиры насторожился, – «Неужто забыл закрыть? Мародёры нагрянули? Или то Егорка за опохмелкой пришёл, халявщик?» – последнее предпочтительней. До обоняния Павла донёсся запах, похожий на церковные свечи, следом аромат духов его покойной жены, не тех, какими она пользовалась до запоев (во время «виражей» о парфюмах речи и не шло), а тех, что запали в память с первых, юных встреч, с момента конфетно-букетного периода. Тако-о-ое-е… сколько ни пей, не забудешь, оно навсегда въедается в подсознание! Аромат сильный, бил в ноздри.

– Пашулечка, я дома! – донеслось из коридора.

Вострянов испытал облегчение, выдохнул, – «Фух, Галя вернулась! Куда её носило одну, за добавкой, надеюсь?» – расслабление длилось недолго: алкоголик повернул голову к окну и через него, пускай и в слабом свете луны, рассмотрел черты гроба… сознание мгновенно прояснилось, – «Она ведь умерла!»

Галина появилась в дверном проёме кухни, сомнений – это покойница! – возникнуть не могло даже у человека, далёкого от медицины: кожа бледная-бледная, глаза мутные, зрачки ещё реально рассмотреть – они не реагировали на свет, не двигались, не иначе у старой куклы их мёртвая женщина одолжила! губы рассохлись и не закрываются, обнажая наполовину беззубый рот; волосы, которые аккуратно уложены матерью покойной перед тем, как устроить в гроб, припорошены снегом. Одежда, соответственно, та же, похоронная… и чёрная ленточка на лбу осталась. Ещё холод! веяло страшно холодом от нежити.

Нечистая, не обращая внимания на безумные кряканья и писки своего вдовца, приблизилась к «буржуйке», потрогала её, возмутилась:

– Она остыла! Растопи, я замёрзла, долго на улице бродила, а одета, видишь, легонечко.

Вострянов исполнил просьбу умершей супруги, подавляя в организме игру страхов адскими нотами на нервах, снова подумал, – «Мерещится! Надо опохмелиться, но и перекреститься не помешает, да почаще!»

Совершил крестное знамение, от покойной – ноль реакции. Утолил тягу к спиртному, силой заталкивая огненную воду в организм, который отказывался принимать бормотуху, желудок толкал отраву назад! Спиртное наружу лезет, боль в животе и грудной клетке создаёт… нет! надо заталкивать её в себя силой, и держать там, во что бы то ни стало держать, не рыгать, держать! Немного терпения и отпустит, и повеселеет. Так и сделал… попустило, повеселело. Попытался заговорить с покойницей. Та не отвечала, молчала долго, потом спросила про дочь, вполне нормальным, своим, разве что хриплым голосом, не замогильным, нет: