Пружина

– У предметов – двигатели стандартные, – кивок на игрушку. – А у людей, как у рек, индивидуальные. Прав дед, всякая река по-разному начинается, – выводит не в лад с лекцией о «привлечении к творчеству».

– Людей надо мобилизовывать! И мне удивительны, Степан Михайлович, какие-то древние идеи.

«А я знаю, откуда мой ручей?»

– …вдохновились мы вашими успехами, а в Комбинате тянут: проект не утверждают, заказы не берут. Мы летом монтаж планируем…

Надо было в плацкартный вагон. Там нет руководителей. Дед – непонятно, как тут. Наверное, отец он какого-нибудь… руководителя?

– Говорят, – тихо в гремящем вагоне, – реконструкцию вам по блату… – Лицо потное, с виду пьян, но трезвее не бывает.

– Мы вкалывали. Вот этими руками всё: и брёвна пилить, и детали сваривать, и автоматику отлаживать… – Руки у Корнева не маленькие, но не вполне рабочие: пальцы у ногтей тонкие.

– Вы, Степан Михайлович, – вне критики. Нам бы такого руководителя.

Наконец, молодой говорливый попутчик кладёт на верхнюю полку куртку (цвета какого-то флага), и сам туда.

Дед стерёг, когда угомонится парень…

– Человек-то не волен быват, не знат, чё у его тама, – пальцем – себе в грудь. – Вот я тебе одну побывальщинку… В том годе у нас на Увале мулельщик[1] на снегоборьбе робит: метель, и таки намёты, которы выше кровель. У меня он квартирует. Говорит: утомлён на реке брёвна багром толкать, уеду в город. Но только река открылась, – на крутояр. Манит его к берегу кака-то сила. И – обратно убёг на лесосплав. Задумал одно, а вышло друго. «Тянет вода», – говорит. Находят утопленника, его, моего подворника. В майдане[2] закрутило. Чуял – не сдюжит, а лез, вот и непонятно: волен он был либо нет?

– Хоть выкинь в окно, – кивает Корнев на игрушку.

Деда удивляет реакция, но не дознаётся:

– Маленьку – отвёрточку! У меня – в котомке. В Отрадьеве почту отдают, можно и успеть. Мне возят в ремонт часы с других станций.

– Мудро говоришь, дед.

– К балабольству навычки нетука, – (о молодом технике).

У окон темно, будто они в туннеле.

Дорога (говорят – новая) проведена двадцать лет назад логами, гарями, тайгой. Поезда в двух направлениях, – с юга – на север и с севера – на юг. Железнодорожная ветка одна: Елань, Отрадьево, Увал, Напалково, Улым… Леспромхозы. Управление, главная контора, кратко – Комбинат – в городе.

Начальник довольно молодой. Сегодня с ним такой разговор:

– Были в Улыме? Видели?

– Был-видел. От станции – улица мёртвая. Ветер – в домах. Какой-то парнишка: «Дома будете ломать?» В одной квартире – собака, щенята. «Кормлю. Мамка не велит в дом». Ведёт он меня на другую сторону железной дороги. Там прямые улицы с нормальными домами. И клуб из стекла и бетона (не деревянный!) Добротные коттеджи. Универмаг, гостиница… Но работать там надо во всю силу…

– Вы ведь художник?

– Да. Хотя нет.

– Говорят, болели?

– На лыжах бегаю.

– На охоту?

– Нет, я не люблю убивать.

– Марию Ивановну на ту же должность…

Большой босс, но пренебрёг кое-какой не официальной информацией. С Марией Ивановной такое… Ей не работать руководителем.

– Будете там… с мальчиком собаку кормить…

Выйдя из Комбината, шагает Корнев тротуарами, вдоль которых вода. Хорошо! Но ровно до той минуты, когда упадёт человечек. Будто поставив на его живучесть, как на карту, и уверенность, и радость, проиграл…

И не бегает он на лыжах, а ходит. А с Марией беда… Да и он непутёвый… Шёл, шёл, ноги подогнулись… «Знал, не сдюжит, а лез». Нырнуть бы во мрак летящий мимо, в иной мир, как в реку. Рука вцепляется в вагонную полку. Да, не волен человек.

Залитая светом равнина. Луны вроде нет… Синюха. В окне виден нижний склад. Верхние – в тайге, некоторые в верховьях рек, на которых и работают мулельщики. Нижний (цех реализации) – это, да, брёвна. На вагонах и в штабелях… Тут далеко не так. Кругляк не целиком отправляют вагонами, есть переработка: воронки щеподробилок, фанерный комбинат. Название для деревни (Синюха), но выглядит, как городок. Кинотеатр. Ресторан… Ипподрома не хватает. Улым – халупа с дверью нарастворку для вьюг… В имени – вой метели на северную неделю. А ему – глина для лепки. «Выстрою это же, да ипподром…» «Город мечты» уплывает в темноту.

Дед бодрствует. Выкладывает пакеты. Со дна – мешочек. Звяк железок. Пакеты обратно в котомку. Ха! Ремонтировать думает! Этот дед Гавриил прямо архангел…

– Не даёт спать полуночница[3]? Вот и мне. А ты чего? Я молодым делом был горазд храпака давать.

– Какой я молодой…

– А сколь тебе?

Сказал.

– Немалые годы.

– Ты о квартиранте говорил, о сплавщике леса… Я – тот парень.

– Господь с тобою, он чернявенький, обыковенный, а ты беленькой и вона какой…

– Наверное, и мне дорога не в Улым… В Напалкове живу, туда мне и дорога.

– А пошто билет не туда?

– Со мной бывает. Хочу одно – выходит другое. Молодым вот уехал в тайгу…

– Молодым делом можно и поездить…

– Глупости творим молодым делом. В городе – дом от отца, он в карьере был взрывником… Давно его нет…

– Умер?