Прыгай

– Да, – твердо сказал Томаш, а потом хмыкнул и как бы невзначай добавил: – Ее ведь не Матиас рисовал.

Матиас не выдержал. Ругаясь и чертыхаясь, он помчался вдогонку за Томашем, который успел отбежать на безопасное расстояние и громко хохотал.

– Если они потеряются, я не буду их искать, – глядя вслед друзьям, сказал Ян.

– Я тоже, – поддакнул ему Френцис.

Хельга смеялась вместе со всеми, когда Матиас застрял в каком-то корявом кусте и долго не мог оттуда выпутаться. Она смеялась, когда Томаш, испугавшись выпорхнувшей из тьмы летучей мышки, начал визжать как девчонка. Смеялась, когда ребята, сцепившись, повалились на землю и начали в шутку молотить друг друга.

Хельга смеялась до тех пор, пока в легких не закончился воздух, а вспышка боли, словно молния, не пронзила ее голову. Она поперхнулась собственным вскриком и пошатнулась. Перед глазами все померкло, а в следующее мгновение земля предательски ушла из-под ног.

13

Придя в сознание, Хельга обнаружила, что находится в больнице.

Как сказал доктор Новотный, ее кардиомиопатия начала быстро прогрессировать, отчего преждевременно возникли осложнения. Нарушение сердечного ритма и проводимости могло привести к эмболии, что только ускорило бы печальный исход болезни. О том, чтобы вернуться домой, не было и речи.

После госпитализации Хельгу поселили в довольно милую, но безликую палату В-35. Милой она была благодаря окнам, которые выходили на внутренний двор с крошечным садиком. Там ютилось десять лавочек и самый нелепый в мире фонтан: слабо напоминавшая человеческое лицо скульптура изрыгала струю воды в чашу, словно ее беспрерывно тошнило. Хельге, Оливеру, Матиасу и Томашу фонтан показался забавным, а вот Ян, Френцис и Лидия сочли его отвратительным. В порыве самых светлых чувств Томаш нарек этот шедевр ландшафтного дизайна Шимоном или сокращенно – Шимом. И теперь каждый вечер, выходя во двор, Хельга и ее друзья здоровались с Шимом, заставляя недоумевать прогуливающихся вокруг пациентов.

Первые дни в больнице дались Хельге непросто: после случившегося она заметно пала духом и погрузилась в пучину мрачных мыслей. Но утонуть в жалости к себе ей не позволили родители, друзья и Оливер, которые все время были рядом, поддерживали и старались отвлечь. Они болтали о гимназии, пересказывали самые интересные сплетни об учителях и учениках и каждый день приносили любимые сладости Хельги – трдельники. Врачи настоятельно не рекомендовали их есть, но наслаждаться божественным ароматом свежей выпечки запретить не могли.

Папа притащил сценарий нового спектакля, запланированного на следующий год, и несколько книг на случай, если Хельге станет скучно. Мама принесла ноутбук и mp3-плеер, забитый драматичными песнями. Составлял плей-лист, конечно же, Матиас: в их семье только он увлекался музыкой, достойной самых душераздирающих мелодрам, – их он тайком смотрел по телевизору пятничными вечерами. Если он надеялся, что эти стенания ободрят Хельгу, то очень ошибся. Под такие треки хорошо лежать в луже собственных слез и оплакивать первую безответную любовь, но никак не бороться с болезнью.

Во всем случившемся был один плюс: мама оставила Хельгу в покое. Она больше не настаивала на посещении группы поддержки и не вспоминала о ссоре в Рудных горах. Должно быть, она, как и Хельга, догадывалась, что это могло спровоцировать обморок: при кардиомиопатии даже незначительный стресс грозит плохо закончиться. Мама вела себя, словно ничего не было, и Хельга без возражений это приняла. Лучше так, чем постоянно ссориться.

– Итак, Бэмби, выбирай следующий пункт, – сказал Оливер и достал из рюкзака «Книгу приключений». Он сидел в кресле рядом с кроватью Хельги и все утро рассказывал последние новости из жизни «Pronto!». – Только хорошенько подумай, остались самые интересные…

– Вряд ли мы многое здесь осуществим. – Она жестом обвела палату. – Ты же не забыл, что мне запрещено покидать стены больницы.

– Я смогу удивить тебя, Новакова, – не растерялся Оливер.

– Да неужели?

– Ты мне не веришь?

– Нет, конечно! – решив подразнить его, ответила Хельга.

– Звучит как вызов, – ухмыльнулся Оливер. – И я его принимаю.

Хельга поправила подушку и села удобнее. Кардиомонитор и подсоединенный к капельнице катетер сковывали движения, но избавиться от них было невозможно, так что приходилось мириться.

– Напомни-ка, что там осталось? – попросила она.

Оливер открыл блокнот на первой странице и развернул его к Хельге так, чтобы ей было удобно читать. Неровные детские буковки складывались в незатейливое название: