Прынцесса из ЧК

Лиза уже торопливо приводила себя в порядок. Наконец отозвалась, едва переводя дыхание, попыталась нагло улыбнуться, но губы ее дрожали, и взгляд был напряженным, затравленным.

- Вы о чем?

И в страсти, с которой она отдавалась, и в неумелой наглости ее ответа было столько беззащитности, что Марку опять стало жаль ее. "Изголодалась. Сама не ждала от себя такой прыти. Надо же, какой у нее испуганный взгляд. Боится, что теперь я ее прогоню от себя. Успокоить дуреху надо. Любопытно, почему бабы всегда так серьезно к этому относятся?" - подумал он.

- О следствии. Я очень доволен... - сделав короткую, многозначительную паузу, Марк закончил: - Что вам удалось так быстро расколоть этого студента.

Лиза поняла правильно, облегченно перевела дыхание, закивала. Весь ее вид как бы говорил: "Да-да, конечно, ничего не было..." Какое уж "ничего не было"! Ее всю трясло.

- Что ты так разволновалась, Лиза? Выпей коньяку, - улыбнулся Марк.

Она послушно села на диван. Взяла стакан, выпила маленькими глотками.

- Можно... папироску?

- Угощайтесь, товарищ, - протянул он ей жестом записного кавалера портсигар.

Елизавета Петровна закурила. Марк не торопясь привел себя в порядок, сел рядом, взял ее за руку и так и сидел, ожидая, пока она не совладает с собой. Потом ободряюще пожал ей руку и сказал обыденным тоном доброжелательного начальника:

- Ступайте, Лизавета Петровна. Спокойной ночи.

- До свидания, - отозвалась она сухо, только едва заметно улыбнулась не без облегчения.

* * *

Елизавета Петровна торопливым шагом вышла из здания, деловито прошагала по улице Дзержинского, свернула в Варсонофьевский переулок, проскочила мимо дома, где жило начальство, и резко замедлила шаг. Уже совсем стемнело, зажглись фонари, в окнах домов горел свет. Дневная, выматывающая жара отступила. Елизавета Петровна расстегнула ворот гимнастерки, с наслаждением подставила разгоряченное лицо ночной прохладе. Перехватила портфель поудобнее. Домой ей не хотелось - соседи по коммуналке, может, еще не все угомонились. И ей казалось, что они сразу поймут, что произошло. Надо было успокоиться, но кровь упрямо отстукивала в висках ритм фокстрота, и голова приятно кружилась.

А ночь была такая красивая! В лунных лучах дома казались нарядными, в темно-синем небе зажигались звезды... И сейчас Елизавету Петровну никто не видел, она была одна в переулке. Лиза улыбнулась и пошла уже совсем другим шагом - неторопливым, беззаботным, слегка покачивая бедрами в такт только ей слышной мелодии. Она не спеша брела между старых, по-провинциальному милых маленьких домов и церквушек на узких улочках в самом центре Москвы и удивлялась: как она могла прожить здесь без малого десять лет и ни разу не додуматься побродить, никуда не торопясь, по этим славным переулкам? Полюбоваться звездами на темно-синем небе, фонарями сквозь прищуренные ресницы - когда от них бегут золотые дорожки, дробящиеся на концах радугой. Нарочно сворачивать в каждый переулок между улицей Дзержинского и Рождественкой - растягивая путь до своего Нижне-Кисельного. А по прямой минут пять ходу, не больше!

За все время прогулки ей встретился только один человек, какой-то подгулявший прохожий. Он развязно пошел было ей навстречу, но, увидев синюю фуражку с темно-красным околышем, запнулся и проскочил мимо, всем видом демонстрируя свою благонамеренность. Так проходят мимо большой собаки подчеркнуто спокойно, но внутренне сжимаясь, опасаясь укуса.

Елизавета Петровна дошла до своего дома уже далеко за полночь. Свет во всех окнах уже погасили - только над входом горела слабая лампочка. На ступеньках у дома лежала большая бездомная дворняга и, подняв уши, напряженно вслушивалась в ночь. На звук шагов она было радостно встрепенулась, но замерла, не узнав привычной походки. Замела на всякий случай хвостом по пыльным ступенькам, однако навстречу не побежала, растерянно глядя на медленно приближающуюся фигуру.

- Дружок, - тихо позвала Елизавета Петровна. - Ждешь, бродяга?

Услышав знакомый голос, собака, виляя хвостом, потрусила ей навстречу и все же недоверчиво обнюхала.

- Да я это, я, радость моя блохастая, - запуская пальцы в жесткую шерсть, прошептала женщина. - Не узнал? Просто пьяная... - И добавила совсем тихо: - И счастливая!

* * *

Когда Громова вышла, Марк Исаевич подошел к столу, отпер ящик и достал листок с доносом на Лизку. Еще раз перечитал, смял, бросил в пепельницу. Чиркнул зажигалкой и запалил бумагу. Она вспыхнула. Марк Исаевич спокойно смотрел на огонь, пока тот не погас, раздавил пепел рукой, чтобы уж окончательно уничтожить написанное, и ссыпал в урну. Подошел к окну. Полная луна освещала Лубянскую площадь.

На дворе стоял июнь 1930 года.

* * *

P. S. Следствие по делу тамплиеров велось летом - осенью 1930 года. Очень подробные показания по делу дала И.Покровская. Большинство участников организации получили от трех лет ссылки до трех лет исправительно-трудовых лагерей, многие привлекались повторно.