Прыжок

— И вовсе вам не жаль, Алан. Для вас я — просто назойливая корова, и это понятно. Что ж, давайте и я вам кое-что скажу. А мне нравится, что я такая. Да от этого я на седьмом небе! Думаете, я не понимаю, во что могу оказаться втянутой — и по одной-единственной причине. Все из-за моего Джорджио. Но мне не пришлось выбирать — это само собой обрушилось на меня. А вот вы, например, чем можете оправдать тот образ жизни, который прежде вели? Вы — убийца, и сами же в этом признались. Боже мой, да вы и вам подобные в своих попытках самооправдания откровенно смехотворны! Не рассказывайте мне о бедности, я все об этом знаю. Люди вроде вас постоянно тычут мне это под нос. Дарю вам мысль, драгоценную, как алмаз. Можете сунуть ее себе куда хотите, мистер Кокс. Люди сами делаются отбросами общества, а вовсе не домашние условия делают их такими. Вспомните об этом, когда в следующий раз подниметесь по лестничному маршу в одном из знакомых вам многоквартирных домов и наткнетесь на грязь, презервативы и мочу. Вам отнюдь не обязательно было становиться преступником — вы добровольно избрали для себя такой путь. Далеко не каждый бедный мальчик становится гангстером или грабителем. Это был ваш собственный выбор. Так что оставьте всю вашу душещипательную ерунду при себе, приберегите ее на будущее — может, пригодится. Меня же это не трогает.

Алан опять почувствовал прилив ярости, но усилием воли проглотил воображаемый сгусток желчи.

— Ваш старик ничем не отличается от меня, дорогая. Не забывайте об этом.

Донна улыбнулась. Лицо ее от волнения обрело свои естественные краски. В утреннем освещении она выглядела потрясающе.

— Но я не люблю вас, мистер Кокс. Однако случилось так, что я очень сильно люблю мужа. И для меня неважно, что он там натворил. Ну а теперь… Так мы едем в Глазго или останемся здесь на весь день?

Алан завел машину, чувствуя, как у него мелко трясутся руки от раздражения. Он с трудом подавил в себе желание схватить Донну Брунос за горло и задушить ее на месте, да так, чтобы она не взвидела света белого.

«Вот как она на меня действует! Если я не мечтаю о поцелуе ее, то жажду убить. — Когда машина тронулась, он автоматически сделал несколько глубоких вздохов. — Что за ситуация! И я никак не могу с ней справиться. Уж и не знаю, радует меня такая перспектива или приводит в ужас».

Правда, кое в чем он был абсолютно уверен, а именно: в том, что обтянутые черными чулками ноги Донны притягивают его как магнит; ее лицо с умело наложенным макияжем тоже выглядело необычайно привлекательно. И вообще вся ее личность казалась утонченной и одновременно подогревала в нем алчность — как украшение на торте. И чем больше Донна конфликтовала с Аланом, тем острее он хотел ее. Чем больше она раздражала его, тем сильнее он ее желал.

Возникала только одна проблема: Кокс так страстно желал Донну, что едва ли не ощущал ее на вкус. И, вдыхая аромат Донны каждый миг, Алан больше не мог спокойно выносить этого. Он вынужден был постоянно внушать себе: «Она — жена Джорджио… Она — женщина из другого класса… — Но каждый раз подытоживал: — И я хочу ее!»

Левис пришел в себя в блоке интенсивной терапии. Он приоткрыл глаза, постепенно привыкая к яркому свету ламп, и покосился по сторонам, прислушиваясь к любым звукам, которые мог распознать. Но слышал он только пиканье монитора возле его кровати. Тогда он полностью открыл глаза и заметил полицейского, сидевшего возле кровати: тот читал «Дейли миррор». В горле у Левиса пересохло, веки горели, словно засыпанные песком, от долгого сна. Он ощущал специфический запах анестезирующего лекарства…

И вдруг память к нему вернулась. Он снова почувствовал обжигающую боль от вонзающегося в бок лезвия. Когда он попытался пошевелиться в постели, боль усилилась.

Он улыбнулся: «Значит, я жив».

Полицейский взглянул на него и обнаружил, что он проснулся.

— Мистер Левис, вы себя хорошо чувствуете? Я позову медсестру…

Мужчина, как определил Дональд Левис, говорил с легким йоркширским акцентом. Левис открыл рот, чтобы ответить, однако не смог произнести ни слова: он лишь издал что-то вроде тихого карканья. Ему срочно требовалось выпить воды, почистить зубы и узнать, что тут происходит. Полицейский подошел ближе к своему подопечному. Левис тем временем пошевелил конечностями: сначала руками, а потом и ногами.

«Я не искалечен!» — Эта мысль пролилась бальзамом на его душу. Он знал, что получил приличный удар в спину. Если бы нож угодил в позвоночник, тогда ему наверняка пришел бы конец. Перед его мысленным взором предстал Тимми — его лицо, превратившееся в маску горя. И Левис снова улыбнулся: «Тимми за это заплатит. Он дорого заплатит за свою маленькую вспышку раздражения. Мысли о мести помогут мне скорее поправиться. Пока я буду выздоравливать, обязательно придумаю что-нибудь изощренное специально для Тимми».

Все знали, что Левис умеет платить по счетам. Но тут уж он намеревался заплатить стократно.