Прыжок

Еще одна голова была набита битком мыслями о нинкиной смерти. Но думала эта голова по-иному, и мысли ее были четки и складывались, как кирпичи, в многоугольное и крепкое здание. Она знала, чего она хочет от светловского дела. О себе она совсем не думала, все усилия ее мысли были направлены к тому, чтобы оберечь комсомолию от мутных брызг, какие могли попасть в нее из этого светловского болота. Потому старался Петька Чубаров повернуть дело так, чтобы оно было ясным, очевидным… и посторонним, именно посторонним для комсомола. Впрочем, в интересе, с каким отдавался Петька мыслям и розыскам по светловскому делу, была частично повинна и давнишняя страсть его к уголовным делам и криминальной психологии. Перелистывая страницы газет, он уделяя уголовной и судебной хронике не меньше внимания, чем телеграммам, а перипетии конандойлевских уголовных эпопей были ему известны лучше, чем самому доктору Ватсону. Петька упорно скрывал свой криминальный уклон, немного стыдясь его. Но теперь, впервые случайно поставленный в близкое до жути соприкосновение с настоящим — не газетным, не придуманным, а совершившимся — убийством, Петька решил попробовать себя на деле.

Об этом думал он, подходя к двери с надписью «Следователь второго участка. Н. Макаров».

— Здорово, товарищ Макаров! — пробасил Петька, входя к следователю.

— Здравствуйте, Чубаров. Присаживайтесь. Какие новости?

— Я сам за новостями.

Следователь наклонился над столом, перелистал быстро блокнот и задержался на одной из страниц.

— Знаете, ваша остроумная догадка оправдалась. Я поручил проследить за подозреваемым вами Матвеем Кожуховым. Он действительно оказался левшой.

Петька взмахнул руками и опрокинул ворох бумаг на пол.

— Вот это да! — прокричал он радостно и удовлетворенно, наклоняясь за бумагами.

Но следователь сидел, смотря в свой блокнот, и, будто не замечая ни радости Петьки ни свороченных со стола бумаг, продолжал:

— Но всего пикантнее то, что наше открытие не приводит ни к чему.

Петька бросил поднятые было бумаги обратно на пол.

— Как ни к чему?

— Да уж так. Я внимательно вместе с экспертами изучил увеличенную фотографию убитой и убедился по характеру раны, что она нанесена левшой. Затем я убеждаюсь, что подозреваемый левша, и…

— И…

— Несчастное стечение обстоятельств губит результаты нашего сыска.

— Да не тяни ты кота за хвост, будь друг, говори скорей, в чем дело. Ведь все же ясно теперь.

Следователь спокойно докурил папиросу.

— В том-то и дело, что так же неясно, как и прежде. Надо вам сказать, что я велел следить не только за Кожуховым, но также и за Светловым. Ведь ему тоже вменяется в вину убийство, и если убил один, так не убил другой. Ну…

— Ну…

— Ну — случайное совпадение. Светлов тоже оказался левшой. К слову сказать, это ведь порок довольно распространенный, если вообще это можно назвать пороком.

Петька, забыв о рассыпанных бумагах, врос в кресло, потом мотнул головой, безнадежной и насмешливой улыбкой провожая крушение одной из самых блестящих его криминальных догадок.

— Чорт, действительно, довольно распространенный, — вздохнул он. — Ну, что ж, прощевай, товарищ Макаров.

Поздно вечером забрел Петька на огонек к Степе Печерскому. Усталый, но шумный, ввалился он в дверь и разом будто заполнил всю комнату своей крупной фигурой.

— Чудеса в решете! — рявкнул он еще с порога. — Да никак вы оба дома? Впервые в Европе! Ей-ей! Каков бес вас свел?

Степа блеснул очками и виноватой улыбкой. Счастливый случай.

Но потонула его добродушная гримаса в блеске Женькиной широкой улыбки, как утренняя луна в солнечном горячем и румяном восходе. Подняла руки Женька высоко вверх.

— Не разоряйся, Чубаров, не бес нас свел; не юли, Степа, не случай — любовь свела. Стой, смотри и удивляйся. — Потрясла головой, засмеялась звонко. Засмеялся и Петька, дрыгнул ногами, хлопнулся на диван.

— Зачем стоять, я уж сидя как-нибудь. А ладно у вас выходит. Тихо так, мирно… Тьфу ты пропасть.

Петька оглядел Женьку с ног до головы и подивился перемене. Не та Женька, да и только. Все то, будто, что и было, а все по-иному. Глаза посветлели, волосы распушились, платье старое тоже красивей и аккуратнее стало. Вся округлилась, налилась каким-то соком, смехом, теплом.

Раскрыл рот Петька. Свистнул громко и протяжно.

— Д-а, дела-а!

А Женька к нему. Села на диван, свернулась калачиком, привалилась плечом.

— Дела, Чубарь, такие, брат, что лучше не надо.

Петька положил тяжелую руку на женькино плечо.

— А это не опасно? Не заразительно?

— Чего?

— А вот это.

И Петька показал на прибранную комнату, на чистую степкину рубаху, на вычищенные ботинки Женьки.

Женька снова улыбнулась, и снова Петька удивился широкой и заразительной силе ее улыбки. Никогда не думал раньше, что Женька носит под своей грязноватой панамкой грибом, на некрасивом лице своем такую улыбку.

— Ничего, не бойся. Тебя, толстокожего, не проймет. Так оно и ладно.

— А давно вы, товарищи, вкусили сладость этого, как говорится, нового была?

Женька отозвалась живо.

— Давненько, так давненько, что уж и плоды есть. Чуешь, дурья голова?

— Здорово.

— Вот тебе и здорово.

Зажглась Женька.