Прыжок через быка

Вторая причина убийства: ради того, чтобы доказать самому себе, что относишься не к «обыкновенным», а к «необыкновенным людям», к наполеонам, для которых закон не писан, которые в силах «преступить». Эту причину называет сам Раскольников, это как раз его идея.

Но есть и третья причина, ее называет Соня, и Раскольников вдруг соглашается:

«– Я догадался тогда, Соня, – продолжал он восторженно, – что власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда еще до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я… я захотел осмелиться и убил… я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!

– О, молчите, молчите! – вскрикнула Соня, всплеснув руками. – От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!..

– Кстати, Соня, это когда я в темноте-то лежал и мне все представлялось, это ведь дьявол смущал меня? а?

– Молчите! Не смейтесь, богохульник, ничего, ничего-то вы не понимаете! О Господи! Ничего-то, ничего-то он не поймет!

– Молчи, Соня, я совсем не смеюсь, я ведь и сам знаю, что меня черт тащил».

При предыдущем разговоре Раскольников просит Соню прочесть ему про воскресение Лазаря. Это чтение в романе Достоевского соответствует посещению театра в фильме Эрика Ромера. Статуя оживает. Человек понимает, что он живет в книге. Начинается «присутствие каких-то особых влияний и совпадений» уже со знаком плюс, хоть и трагических. Совпадений, как бы говорящих: «Опомнись!» Точнее сказать, они были с самого начала (например, убийство лошади во сне Раскольникова, а потом смерть Мармеладова, раздавленного лошадьми, не говоря уж о перекличке убийства лошади и убийства старухи с Лизаветой), но после чтения о Лазаре становятся все более явными. Скажем, тот момент, когда Раскольников, признаваясь в преступлении, вдруг в Соне узнает Лизавету. Или появление двойника Раскольникова – Свидригайлова. У которого, кстати, «было какое-то странное лицо, похожее как бы на маску». Который, высказывая Раскольникову его же собственные мысли, говорит «с видом какого-то подмигивающего, веселого плутовства, не спуская глаз с Раскольникова». Которого Дуня, стреляя, слегка ранила в голову (а в заметках Достоевского к роману в связи со Свидригайловым упоминается и какая-то «отрубленная голова»):

«Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся:

– Укусила оса! Прямо в голову метит… Что это? Кровь! – Он вынул платок, чтоб обтереть кровь, тоненькою струйкой стекавшую по его правому виску; вероятно, пуля чуть-чуть задела по коже черепа. Дуня опустила револьвер и смотрела на Свидригайлова не то что в страхе, а в каком-то диком недоумении. Она как бы сама уж не понимала, что такое она сделала и что это делается!»

Перед самоубийством двойничество Свидригайлова подчеркнуто двумя подцепленными им персонажами: